— Первейшим ли вы признаете долгом, что Высочайшее Существо надобно почитать, страшиться и любить? Признаете ли вы начертанное в Откровении его за истинное? Признаете ли вы всех людей за братьев своих?
Пузанский на все вопросы отвечал утвердительно, и после некоторого молчания, когда прозвучал неизвестный Василию псалом, встал и подошел к регенту.
— Обязуюсь, — сказал он веско и склонился на одну ногу, — ничего об ордене никому не открывать, не выяснив предварительно, что он истинный свободный каменщик; ложе всегда быть верным и крайним послушанием соблюдать ее обряды; собратьям же своим помогать во всех возможных случаях.
Слова его вызвали у присутствующих ропот одобрения. Регент, одетый теперь, как и все, на манер средневекового рыцаря, объявил, что прием совершился. Тут же все Пузанского окружили и стали поздравлять. Среди прочих подошел и Василий, несмотря на то, что вольные каменщики смотрели на него с некоторым удивлением. Однако никто Василию ничего не сказал, и он благополучно добрался до учителя.
— Подарок вам, — сказал Василий важно, и кремль перешел из его рук в руки Пузанского.
Тотчас тот, изнемогая от жажды особого рода, потянулся к бутылке, но окружающие преподавателя масоны затянули гимн и Пузанский вынужденно присоединился к ним:
Чувство истины живое
Вас в священный храм влекло;
О, стремление святое!
Сколь ты чисто, сколь светло!
Разгони пороков мрачность,
Возроди любви прозрачность,
Ею в нас зажги сердца;
Да любовью воспаленны,
В ней согласно погруженны,
Воспоем всех благ Отца.
О, восторги несравненны,
Каковых не знает мир.
Чувства здесь любви бесценны
Устрояют светлый пир.
Здесь утехи без отравы,
Без раскаяния забавы,
Льют отраду в нашу кровь,
Где же чувств таких приятство?
О, живи вовеки братство!
Царствуй, царствуй в нас любовь!
Торжественными напевами, успокаивая страсти души, масоны дружно двинули в ломящуюся от яств столовую. По дороге процессия ненадолго задержалась в приделе у большого золоченого кувшина с водой. Префект, окунув три пальца правой руки в воду, окропил ею братьев, говоря: «Господи, омой нас от нечистоты страстей и дай сердце чужое пороку».
Благословенные вольные каменщики облепили покрытый черным шелком стол в форме греческого креста. Меж двух громадных осетров на серебряных блюдах скромно ждали своего часа запеченные барашки. Мелкие закуски были представлены вазочками с икрой обеих цветов, всякого рода колбасами, изумрудом зелени, паштетами, сырами, прочими мыслимыми и не до конца представляемыми холодными блюдами. На золотых подносах лежал хлеб, прикрытый белым полотном с золотой ветвью акации, которая олицетворяла собой солнце. Хрустальные чаши с орлами были наполнены до краев красным вином и также прикрыты белым полотном.
Приборы, яства и питье располагались на столе правильными, параллельными рядами. На хрустальных бокалах были вытеснены розы, на фарфоровых тарелках «резвились» пеликаны, а столовое серебро блестело шестигранными звездами.
Первым делом префект прочитал короткую молитву, поднявшийся следом регент произнес дружно поддержанную вольными каменщиками здравицу императору и, извинившись, откланялся. Заждавшиеся масоны дружно приступили к товарищеской трапезе.
Новоиспеченный командор Пузанский чувствовал себя отвратительно. Мало того, что во время всей церемонии не было у него ни глотка в горле, так и регент отбыл не обсудив с ним ничего из будущей его деятельности. Ему уже казалось, что после того шага, который он совершил практически, продав национальное движение и вступив в противную им партию, должен он был регентом особо отличен и приближен. Чем больше он думал на эту тему, тем более понимал, что у директора лицея и компании наверняка были какие-то особые обстоятельства, при которых выбор пал на него. Мало того, что он по крови и воспитанию всегда был далек от русского национал-освободительного движения, так и визит к регенту по рангу положено было совершить кому-то из лидеров или официальных лиц монархического толка. Его же положение, как посла неофициального, вовсе не согласовывалось с принятием должности командора. Но те, кто посылал его, наверняка знали о его взглядах, и если они сознательно выводили его на почти утраченный контакт с регентом, стало быть, и просчитывали вариант, при котором доводы давнего друга будут для него убедительнее, чем топоровых.
