— У вас есть пропуск? — спросил гость. — Я знаю, что есть. Я сам выписывал в канцелярии. Так вот представьте себе, если русский гражданин покажется в Петербурге на одной из улиц центра без такого пропуска, его немедленно выдворят, а при повторном заходе могут и в каталажку упрятать. В то время как иностранному подданному достаточно предъявить свой паспорт с визой въезда, и его тотчас оставят в покое.
— Но кто же работает в этом городе? Разве не русские люди?
— Да, но без права оставаться на ночь. А на производствах работают интернированные государственные преступники, что удобно иностранным акулам во многих отношениях, так как на ночь рабочих отвозят в загородные лагеря. Пользуются тем, что русский человек, воспитанный в национальном характере Православия, терпелив, ни на кого не смотрит свысока, доброжелателен и скромен, ко всем относится со смирением. Потому русские так уживчивы и всю жизнь ходили в учениках у варягов, византийцев, татар, хотя и ненавидели их, как завоевателей. Все было исторически объяснимо до преклонения перед немецким педантизмом вкупе со шпионажем и французской модой, когда со шляпками из Парижа протащили чуждые русской природе вольномыслие и «прононс». Теперь эти немецко-французские идеалы вдалбливают вперемежку с американским практицизмом. У нас все принимает гипертрофированные формы. Можно продать иностранной фирме дом под офис или участок земли под застройку, но продать Невский проспект — это национальное предательство и за это мы спросим!
— А вы не боитесь, что если и дальше все пойдет таким макаром, то и спросить будет не с кого? — поинтересовался Пузанский.
— Много держава прошла смут разных, но никогда народ не мог познать себя так глубоко, как теперь, никогда так не соединялась обостренная правда жизни со знанием и грамотностью, никогда и нигде в мире не ведали столь разительных контрастов в жизненном стандарте однородных слоев населения. Одиннадцать веков Православия заложили в России такой огромный источник духовных сил, какого нет нигде в мире. Вижу я, — вдруг вскричал Топоров, ибо это был именно он, — родник этот полный, прорывающийся.
С этими словами он вскочил с кресла и, истово крестясь, брякнулся на колени. Напряженную паузу прервал Луций, обратившись к выходящему из экстаза посетителю.
— Какой он, по-вашему, русский характер, я никогда не мог уяснить это. Нам в качестве примера приводили лежебоку Обломова, — осторожно выговорил юноша.
— Да, пожалуй, с примером можно бы и согласиться, — раздумчиво ответил Топоров, стряхнув с колен несуществующую пыль. — Вот только в Обломове главное-то не лень. Давно замечено, что это натура героическая, готовая жизнь положить за великое Дело, только вокруг, как сейчас, одни делишки. Если русские люди и ленивы, то только потому, что не видят великого долга перед Господом, Государем и Отчизной. Так ли было в средневековой России при общинном укладе, когда проблемы решались всем миром и народ процветал в единении с ближним и Всевышним?! Нет более государственного народа на свете, и в этом наше величайшее достоинство.
— И что, совсем не произрос в вашем городе российский предприниматель? — удивился Пузанский.
— В смысле предприимчивости, — презрительно ответил, словно плюнул, Топоров, — русский даст сто очков любому. Только противно оно государственному человеку, и потому не задерживается в душе истинного русака, для которого невозможно превратить всю жизнь свою в делание денег. Недаром в России были династии государственные, но никогда предпринимательских. Уж на что, казалось бы, крепкий, деловой, предприимчивый человек Потеряев, создавший первую перевозочную компанию еще в Ленинграде, выбивался из самых низов, из рядовых инженеров, а сын его транжирит деньги в Монте-Карло, а внук теперь стриптизует на сцене.
— Однако, — сказал Пузанский, — я в Санкт-Петербурге не бывал уже лет пятнадцать, как тут с личной безопасностью, шайки не беспокоят?
— Да о чем вы говорите? — отмахнулся Топоров. — Эти христопродавцы себя берегут еще как. На ночь все улицы перегораживаются барьерами с электрическим током, тут ни одному вору не разгуляться. Появились одно время чувашские террористы, взорвали пару мусорных ящиков на Московском вокзале, так их, представьте, нашли через четыре дня и казнили цивилизованно на электрическом стуле.
