Необычно начавшееся занятие закончилось еще более чудесным образом. На этот раз прихожане не вышли из шавасаны; все они совершенно внезапно обнаружили себя в залитой солнцем горной долине. Верующие быстро приспособились к замечательно жаркому климату, скинули свое тряпье и окунулись в пенящиеся воды стремительной реки. Насладившись купанием, они разбрелись по склонам и грелись под палящим солнцем, вовсе забыв заморозки ранней московской весны. Отец Климент вместе с самыми верными своими приверженцами после омовения взялся за сооружение каменного креста.
* * *
Луций проснулся поздней ночью, сполз с постели, показавшейся ему необычайно низкой и жесткой, и захотел глянуть в окно своей комнатки, но не сумел рассмотреть ничего ровным счетом в кромешной тьме. Лишь непривычно яркие звезды сияли над головой. Теплый пряный воздух, нагнетаемый не иначе как чудесным образом включенными кондиционерами, что, впрочем, было совершенно немыслимо при нищенском бюджете лицея, приятно освежал кожу. Мешала лишь непонятно зачем прихваченная им с постели простыня, и Луций попытался сбросить ее, но не тут-то было. Непокорная вещь оказалась на самом деле плащом неведомого покроя, перекинутым через плечо. Пока юноша стаскивал непривычный наряд, на его плечо легла чья-то тяжелая рука и пригнула к земле со словами: «Смотри и слушай!» Ничего, не понимающий Луций решил, что все это происходит во сне, и не сопротивлялся.
Постепенно привыкшие к темноте глаза рассмотрели внизу, под пригорком, на котором сидел Луций, неказистый с виду каменный крест. Юноша попытался было выяснить, где он оказался и каким образом попал в это удивительное место, но причудливо одетый в греческий плащ и сандалии собеседник отвечал загадочно.
— Воля человеческая направляет душу во времени. Само же время не имеет направленности, и потому нельзя утверждать, что было раньше и даже что когда произошло, а путь, которым я веду тебя, не проложен по какой-либо местности или стране, это вечный путь человеческой мудрости, — вещал священник, в котором юноша окончательно признал спасшего ему жизнь экстрасенса-полицейского. Впрочем, тут же смягчившись, отец Климент как бы пояснил: — Порождая любую мысль, человеческий мозг производит некоторую работу. Кроме того, энергия мозга расходуется и на переработку мысли в информацию, выводя ее в пространство. Вселенские писцы — Липики расшифровывают энергетические сигналы и запечатлевают информацию о деяниях и мыслях людских на невидимые скрижали Астрального Света. Открытость времени во всех направлениях позволяет фиксировать все то, что было, есть или будет в проявленной Вселенной в Книге Жизни. Способность управлять энергией и есть та духовная сила, которая ведет лучших человеческих сынов. Величайшее наслаждение нисходит при чтении Вселенской книги жизни, которую посвященный открывает на любой странице. Тогда он слышит Высочайшую музыку.
В это время китаец Ван, беседуя о музыке с приглянувшейся ему танцовщицей, все настойчивее гладил ее отошедшую от цыпок в теплом климате ручку.
— Слабо разбирающийся в диалектике Конфуций, — хитро начинал даосист, ненавязчиво намекая на свои недюжинные способности, — знал лишь пять нот, но был музыкантом и никогда не делал более чем трехлетних перерывов в занятиях музыкой, чтобы она не пришла в упадок. Заманивая учеников, он пел под лютню и танцевал под большой барабан, тряся жиденькой бородкой и суча ножками.
— Ха-ха-ха! — хохотал над философом китаец.
— Хи-хи-хи! — вторила танцовщица. Учеными разговорами Ван добился поставленной цели, полностью смешав немногочисленные мысли в голове танцовщицы, и невообразимо возрос в ее глазах. Воплощая русскую народную пословицу «Куй железо, пока горячо», китаец обнял красотку и прижал к груди. В практических действиях он готов был пойти и дальше, но условия для этого еще не созрели, и Ван, косо поглядывая на других прихожан, увел свою добычу в сторону.
У самого креста отца Климента и Луция догнал рыжебородый ассириец. С рождения и до зрелых лет он чистил обувь и продавал шнурки от ботинок на Тверской улице, что дало ему массу времени для саморазвития и самовоспитания. Тряся чалмой, наверченной из вафельного полотенца, ассириец невинно подсказал:
