Нельзя сказать, чтобы он часто вспоминал ее. Или все-таки вспоминал? Да, время от времени перед ним маячили ее сапфировые глаза, а внутри все сжималось, когда он представлял, как она лежала под ним на полу в магазине. А еще он иногда думал о преступнике, которого сейчас медленно, но верно перемалывали жернова судебной системы. Вскоре ему предъявят обвинения и осудят за организацию контрабанды мяса и сигарет, оказание сопротивления сотрудникам полиции, поведение, угрожающее общественному порядку, нелегальное владение оружием и так далее. Скоро он отправится за решетку отбывать срок, но вначале придется дождаться, пока освободится место в камере. В одном Франк Фрёлик был абсолютно уверен: ту женщину он больше никогда не увидит.
Это случилось как-то в дождливый день в конце октября. Сгущались сумерки, холодный ветер продувал улицу Гренсен в центре Осло. Ветер хватал прохожих за одежду. Происходящее на улице напоминало картины Мунка: расплывчатые тени людей, вжимающих голову в плечи и старающихся спрятаться от проливного дождя. Люди сбивались в группки, прятались под зонтами. Те, у кого зонтов не было, засовывали руки в карманы и торопливо переходили улицу, стараясь спрятаться под каким-нибудь карнизом или навесом. Мокрый асфальт скрадывал остатки дневного света; в лужах, скопившихся между трамвайными рельсами, отражался неоновый свет рекламных объявлений. У Франка Фрёлика закончился рабочий день. Он проголодался и потому отправился в кафе «Норрёна», где пахло горячим шоколадом со сливками. Ему тут же захотелось шоколада, и он встал в очередь, но уже у кассы изменил решение и спросил, какой сегодня «суп дня».
— Итальянский. Минестроне! — Служащая кафе с как будто приклеенной к лицу кислой миной вяло махнула рукой.
Он взял горячий суп, булочку и стакан воды. Выбрал столик у окна, сел и стал смотреть в окно, на людей, спешащих по улице Гренсен с поднятыми воротниками. Какая-то женщина закрыла лицо от ветра лацканами куртки. Дождь усиливался. Свет от фар и сверкающих неоновых вывесок отражался на стенах домов. Люди на улице походили на детей, съежившихся от громкого голоса, звук которого доносился откуда-то сверху.
— Здравствуйте!
Франк Фрёлик положил ложку и обернулся. В лице женщины почудилось что-то знакомое. «Ей лет тридцать», — решил он. Черные волосы выбивались из-под шерстяной шапочки, надетой чуть набекрень, как берет. На бледном лице выделялись ярко-алые губы, а брови, резко поднятые вверх, напоминали две перевернутые буквы V.
«Какая красавица», — подумал он. Она неплохо смотрелась бы на черно-белом рекламном плакате сороковых годов. Ей очень шли длинная облегающая шерстяная юбка и короткая куртка. Одежда подчеркивала фигуру: бедра, талию, плечи.
— Торггата, — сказала она, склонив голову и как будто досадуя на его бестолковость. — Сигареты «Мальборо», «Принс»…
Тогда он вспомнил: глаза и особенно губы. Они изгибались каким-то особенным образом, придавая ей некую ранимость. Но складочки в углах рта говорили о том, что она старше, чем показалось ему вначале. Он посмотрел ей в глаза, ища в них прежний сапфировый блеск, но ничего не смог разглядеть. Должно быть, подумал он, синеву убивает свет, резкий неоновый свет. А в магазине Бадира, наверное, были обычные лампы…
— Вы отпустили меня.
Внезапно он почувствовал неловкость и попытался как-то отделаться от этого чувства. Суп он почти доел, а расплатился заранее. Неожиданная встреча выбила его из колеи; в подсознании заворочалось что-то темное. Наверное, нужно было как-то отделаться от нее, но он ничего не предпринял. Она стояла довольно близко к нему и смотрела прямо в глаза. Поворачиваться к ней спиной было бы невежливо.
— Ну и что? — ответил он. — Вы не сделали ничего предосудительного.
— Вы правда так думаете?
— А что?
— Я взяла три пачки «Мальборо» и батончик «сникерса».
Он отодвинул миску с недоеденным супом.
— Тогда, значит, вы — воровка.
— Вы ведь все видели, да?
— Что — видел? — Он надел куртку и похлопал по карманам, проверяя, на месте ли бумажник.
— Вы видели меня.
На долю секунды ее слова смутили его. Что значит «он ее видел»? Она могла бы выразиться и по-другому, но за последней фразой крылся недвусмысленный намек, который он не мог не уловить. Она пыталась представить себя не только объектом, стоящим его внимания, но и его должницей. Оказывается, он кое-что для нее сделал, и теперь у них есть общая тайна.
