Санин горько усмехнулся.
– Значит, за тысячу он припрятал три письма! Ловко! Да? – и он продолжал: – Двадцать шестого числа я собрал всякими способами три тысячи рублей и известил его, что двадцать седьмого куплю свои письма. Я бегал, искал, но нашел еще только сто рублей. И я поехал.
Патмосов кивнул.
– Мы условились встретиться в десять часов вечера. Я ждал его, он не шел. Одно это ожидание уже обозлило. Наконец он пришел…
Санин перевел дух.
– И тут началось! Я сказал, что остальные четыреста я отдам ему завтра. Он ответил, как хам: "Тогда и письма" и хотел уйти. Я удержал его и стал упрашивать. Мы начали спорить. Он дразнил меня: то вынимал пакет из кармана пальто, то прятал его назад. И ничего бы не было, – сказал Санин, – если бы не пустяк.
Он тяжело перевел дух.
– Я взял его за пальто, за борт, а он вдруг заорал: "Вы хотите убить меня!" и толкнул. Во мне словно пружина лопнула. Все завертелось, закружилось, и, когда я очнулся, он лежал на земле. Я нагнулся. Кровь! Тогда я понял, что сделал. По моей палке текла кровь. Ко мне вдруг вернулось спокойствие. Я нагнулся к нему и выдернул у него из кармана пакет. Потом отошел, старательно вытер и вычистил палку и пошел на музыку. Повидал двух-трех человек и пешком вернулся в Царское, где живу у своего приятеля. Вот! – окончил он. – На другое утро я послал ей письма.
Он замолчал и опустился в кресло, закуривая пятнадцатую по счету папиросу.
Патмосов первый прервал молчание.
– Вы должны теперь открыться следователю, – сказал он, – сейчас у него трое в подозрении, и из них двое совсем невинны.
– Но как? Я тогда должен рассказать все? Открыть ее имя! Я не могу! – воскликнул Санин.
– Слушайте. Я помогу вам. Идите к следователю, расскажите ему факт убийства, а причину придумайте, какую хотите. Он любил женщин, был развратник.
– А эти письма? – сказал Санин. – По которым вы додумались?
Патмосов вынул их из кармана и решительно протянул Санину.
– Возьмите их и уничтожьте!
Санин жадно схватил их и воскликнул:
– О, теперь я спокоен! Берите меня!
– Нет, нет, вы сами!
– Согласен.
Патмосов сказал адрес и поднялся с кресла. Волнение душило его. Спокойствие Санина было трогательнее его недавнего отчаяния.
– Я иду! Вам надо приготовиться.
– Я теперь Голиаф! – засмеялся Санин. – В одиннадцать у него в камере!
Патмосов выбежал из мастерской.
Он вернулся домой и тотчас позвал к себе хозяйку, продиктовал ей друг за другом два любовных письма и записку с назначением свидания, подписав их все буквою "В".
– Все!
Молодая женщина встала.
– А теперь вы эти записки покажете мужу, – смеясь, сказала она.
– Да, да! Вы рискуете, – в тон ей ответил Патмосов и потом серьезно сказал: – Вы спасаете честь женщины, как люди понимают ее, и спокойствие семьи.
На другой день Патмосов ехал в Царское Село к Ястребову, который успел послать ему четыре телеграммы.
– Что же вы, дорогой мой, так запропали? Я истомился, ожидая вас.
– Занят был, все этим же делом, – ответил Патмосов и, вынув из бумажника три письма, положил их на стол. – Вот письма, которые я брал. Они ни к чему.
– Я же говорил, – сказал Ястребов, – у него любовниц тысяча! Уберите, Севастьян Лукич.
Он кинул письмоводителю письма и снова спросил Патмосова:
– Ну, что же вы сделали за это время?
– Нашел убийцу, – ответил с улыбкой Патмосов.
Ястребов даже привскочил, и глаза его засверкали.
– Я говорил! Ну, рассказывайте, какие улики? Который из трех?
– Четвертый, – ответил Патмосов. Ястребов упал в кресло и захлопал глазами.
– Вы шутите?
– Нет, серьезно! Где же он?
– Он… – Патмосов поглядел на часы. На них было без двух минут одиннадцать. – Он сейчас будет здесь, у вас.
– Господина следователя можно видеть? – раздался звучный голос.
– Пожалуйте! – крикнул Патмосов, вставая. – Пришел! – сказал он тихо Ястребову.
Тот поднялся с кресла.
– Вот и я! – и на пороге камеры показалась мощная фигура Санина.
Патмосов горячо пожал ему руку и поспешил выйти.
Слух о том, что Санин, этот милейший человек, даровитый художник, оказался убийцей, произвел в Петербурге сенсацию.
Зал суда был битком набит дамами высшего света.
