Несмотря на свой возраст, Дмитрий Герасимович выглядел еще молодцом: аспидно-черные волосы без сединок, лицо без морщин и по-юношески свежее. И на ноги крепок, много ходит, машина у него только для дальних поездок.
Именно к нему, а не к кому-то другому, пришел жаловаться на Лаптева Утюмов. И не просто жаловаться, хорош бы он был, если бы пошел жаловаться в райисполком на подчиненного. Максим Максимович просил «согласовать вопрос с областью» и отозвать Лаптева, не может же сам Утюмов, без ведома начальства, уволить главного зоотехника.
— Хорошо, подумаем... — уклончиво ответил Ямщиков.
Надо бы съездить в Новоселове побеседовать с Лаптевым, с Птицыным и другими, посмотреть, как там идут дела, провести собрание, но времени для этого пока не было. Зная Утюмова, Ямщиков подумал: «Преувеличивает мужик. Тут торопиться не надо».
Лаптев в тот день позвонил Ямщикову. Дмитрий Герасимович ни разу не видел Лаптева; голос вежливый, но с каким-то легким нажимом, в котором угадывается человек с твердым, может быть, даже упрямым характером, и Ямщиков подумал сердито: «Ишь ты, хозяин».
— Жалуются на тебя. Противопоставляешь себя коллективу...
Услышав в трубке: «Простите, но это совершенно бездоказательное утверждение...», Ямщиков повысил голос:
— Что там бездоказательное! Утюмов очень недоволен тобой. Двое ваших — Птицын и управляющий фермой, как его?.. Вьюшков... собираются уходить. Трое говорят одно и то же. Ты все же работаешь с людьми.
Ямщиков частенько говорил малознакомым или вовсе незнакомым людям «ты», если они в какой-то степени зависели от него, но терпеть не мог, когда кто-то из этих людей начинал обращаться к нему тоже на «ты».
Лаптев раза два видел председателя райисполкома на совещаниях и подивился, до чего же тот важен; Ивану Ефимовичу казалось, что Ямщиков ходит по земле, как по сцене перед зрителями, исполняя совсем неподходящую и нелегкую роль.
— Отменил планерки...
— Простите, Дмитрий Герасимович, но, может быть, нам лучше поговорить обо всем этом не по телефону.
Ямщиков почувствовал, как у него тяжело напряглись скулы и под левым глазом задергалась кожа, что случалось всякий раз, когда он сердился. Слыша резкие возражения от кого-либо, он обычно спрашивал:
— Так ты не согласен с мнением райисполкома?
Сейчас он не решился сказать такую фразу, и это еще более разозлило его; едва сдерживая себя, Дмитрий Герасимович сухо распрощался, сказав, что он все же просит подумать над его словами.
Какая-то глухая, непонятная ему самому, неприязнь к новоселовскому новичку появилась у него, и когда на сессии областного Совета секретарь обкома Рыжков заговорил с ним, Ямщиков кратко-деловито и несколько заискивающе, как делал всегда в редких разговорах с секретарем, сообщил, что будет разбираться с новоселовцами, где вместо Утюмова остался Лаптев, инвалид, непонятно как попавший в совхоз и сумевший за короткое время восстановить против себя решительно всех. «Создалась крайне нездоровая обстановка. Почему вдруг этого пенсионера решили послать на такой тяжелый участок?»
Рыжков любого человека, как правило, выслушивал до конца, и по его невозмутимому лицу, по спокойному взгляду невозможно было понять, о чем он думает.
— Я слыхал о Лаптеве. То, что мне говорили, не согласуется с вашими выводами. Лаптева очень хорошо аттестовали. Фронтовик. Был директором эмтээс, за хорошую работу награжден орденом Ленина. Между прочим, Лаптев тоже был когда-то председателем райисполкома. Долго болел. Ну и что?..
Слова Рыжкова, такие, казалось бы, обычные, сказанные спокойным голосом, сыпались на голову Ямщикова подобно камням. Дмитрий Герасимович поразился: он впервые узнал, что Лаптев был когда-то награжден орденом Ленина и работал председателем райисполкома, и пожалел, что затеял этот разговор. Чтобы не выглядеть в глазах секретаря обкома несведущим человеком, сказал:
— Все это было очень давно, Николай Николаевич. Люди меняются. Во всяком случае, в Новоселовском совхозе Лаптев показал себя не совсем с хорошей стороны.
— А в чем это выразилось? Вы были в Новоселово?
«Вот дурак, — обругал себя Ямщиков, — не готов к разговору, не надо было начинать».
