, подумала она, всматриваясь в этого незнакомца, который по какой-то непостижимой причине казался ей таким привлекательным.
– Хорошо, – вздохнула она, решая, с чего начать. – Что ж… Через несколько недель мне исполнится шестьдесят, и мой муж с дочкой решили, что теперь я официально считаюсь старухой. Они хотят, чтобы я бросила свой магазин натуральных продуктов, который я так люблю и который приносит чертовски много денег, и перебралась за город. Они не понимают, почему я не прыгаю от счастья, радуясь возможности выйти на пенсию и поселиться в сонной деревушке в Сомерсете. Булочки с джемом возле камина, сад с бегониями, церковные праздники, невинные деревенские развлечения. Неужели я…?
Она вдруг с ужасом почувствовала, что ее душат слезы, а голос дрожит. Рэй смотрел на нее без тени смущения, ожидая, когда она продолжит.
– Значит, все кончено? – проговорила она сквозь слезы. – Я должна уступить? Отказаться от всего?
– А чего бы вам хотелось?
– Того, что есть сейчас. Мне нравится моя жизнь. По крайней мере, бóльшая ее часть.
– А какая часть не нравится?
Джини уставилась на него.
– Какой странный вопрос.
– Разве? – рассмеялся Рэй.
– Да. Всем что-то не нравится в своей жизни, но это не так важно, правда? Я могла бы часами рассказывать о том, что мне не нравится, – тараторила она невнятно, хотя сама не знала, почему. Этот человек выбил ее из колеи своей прямотой, так хотелось довериться ему, позабыв все опасения. – Нельзя вот так спрашивать у людей, почему они несчастны. Лучше не думать об этом.
– Простите.
Он был сбит с толку ее выпадом, и она не смогла удержаться от смеха.
– Нет, что вы, теперь моя очередь извиняться, – сказала она. – Веду себя как сумасшедшая.
Она поискала платок в кармане пальто.
– Наверняка ваш муж интересуется вашими желаниями, да? – спросил Рэй.
Он словно смотрел ей прямо в душу своими светлыми, ясными глазами. У нее снова полились слезы.
– Не надо было начинать этот разговор, – пробормотала она, позабыв о смущении.
– Я и не думал, я просто…
Он отвернулся, и с минуту они молча смотрели, как дети бегают по площадке.
– Я не чувствую себя старой, правда не чувствую, – сказала она, тщетно пытаясь сдержать слезы, но ей уже было все равно, что подумает Рэй; желание излить душу было настолько сильным, что она уже не могла остановиться. – Для меня ничего не изменилось. Я здоровая, сильная. Не могу, не могу… гнить в захолустье с человеком, которому я настолько безразлична, что он даже любовью со мной не занимается… уже десять лет.
Она ахнула, услышав собственные слова, покраснела от стыда и закрыла лицо руками, желая провалиться сквозь землю.
Рэй вздохнул.
– Нелегко, наверное, – медленно произнес он, тщательно подбирая слова.
Джини покачала головой, удивляясь самой себе.
– Слушайте, мне не верится, что я сказала это… вам…, совершенно незнакомому человеку. Мне так жаль… Так неловко.
– Вам, может быть да, но…, – засмеялся Рэй.
Зазвонил телефон, и Рэй выудил его из кармана пиджака.
– Вас спас звонок, – пробормотала она горестно.
– Привет… да… да… нет, я сегодня уже не вернусь; займусь этим в первую очередь. Спасибо за информацию, Мика… Да, пока. – Он сунул мобильный обратно в карман рубашки. – Это из клуба.
– Дедушка! Дедушка! Мне нужно в туалет… очень нужно, дедушка. – Дилан стоял перед Рэем, подпрыгивая и сжимая штанишки. Рэй вскочил.
– Пойдем…
И они побежали к кустам на краю парка, оставив Джини с таким чувством, будто она только что сошла, шатаясь, с американских горок.
После этого они мало говорили друг с другом. Джини посадила Элли в коляску, разгоряченную, раскрасневшуюся от бега, и дала ей голубую пластиковую бутылочку с водой. Дилан топал рядом с коляской, натягивая себе капюшон на голову. У ворот парка они попрощались.
Рэй задержался на секунду.
– Мне жаль, что мы не успели закончить разговор.
– Тем лучше. Пожалуйста, забудьте все, что я говорила, – попыталась улыбнуться Джини.
Он улыбнулся ей в ответ и дотронулся до ее руки, прежде чем отвернуться, – всего на мгновение, но неожиданно душевно. И ей это понравилось.
