В мозгу пронеслась мысль о невозвратном детстве, перед глазами мелькали лица короткого счастливого прошлого, и совершенно машинально Брагин тихо начал говорить стихи «К. Р.», которые он когда-то читал в корпусе на концерте.
«Садилося солнце… зарею вечерней
Румяный зардел небосклон.
Ударили в церкви к вечерне,
И тихий послышался звон.
Лились замирая, вдали эти звуки,
Как зов милосердный Того,
Кто дал человеку душевные муки,
Кто в горе утешит его.»
…а колокол настойчиво повторял: — «зайди… зайди».
Брагин свернул в церковную ограду, прошел небольшой чистый двор, и вступил в прохладный полумрак низенькой церкви..
Спокойные лики святых, подсвеченные тусклым светом разноцветных лампад, ласково смотрели на ряд сгорбленных старушек, старательно отвешивающих поклоны чистой и сильной веры.
На левом клироссе псаломщик тенорком что-то торопливо и невнятно читал. Брагин встал у стены, опустил голову, закрыл глаза. Вспомнились слова отца Михаила — «Дети, молитесь с закрытыми глазами». Началась ектенья, и до слуха Брагина донеслись, так же, как звуки колокола, знакомые нотки голоса, которые он где-то и когда-то слышал.
Умученных и убиенных за святую православную веру и отечество наше.
Брагин поднял голову, открыл глаза. На амвоне стоял корпусной дьякон о. Алексей Ягодинский.
Кончилась вечерня… Старушки, отвесив последние земные поклоны, нехотя, побрели к выходу, шопотом разговаривая друг с другом. Псаломщик тушил фитильки лампад, истово отбивая поклоны перед каждой иконой. Масляный чад наполнил маленькую церковь. Прошел старичек священник и, наконец, из алтаря показалась сгорбленная фигура дьякона. «Почему сгорбленный? Почему седой?» — подумал Брагин, с сомнением следя за приближающейся фигурой.
— Отец дьякон, — радостно воскликнул Брагин.
— Постой, постой… Знаю как тебя зовут… подожди, дай вспомнить.
Он сморщил лоб, тер его костлявой рукой и обрадовавшись воскликнул:
— Жоржик?
— Брагин, Симбирского корпуса.
Отец Алексей обнял Брагина, схватил его за руку и вывел на церковный двор.
— Пойдем ко мне… Я живу здесь, — радостно говорил о. Алексей, указывая рукой на крошечный домик. Они вошли в маленькую кухоньку, дверь из которой вела в скромную комнату, где стояли: небольшой стол, стул и походная кровать. В переднем углу черный аналой с иконой Николая Чудотворца и Евангелие.
— Садись… садись прямо на кровать… Сейчас вскипячу чай, — радостно-суетливо говорил помолодевший о. Алексей.
Он торопливо шмыгнул в кухню, разжег примус и скоро вернулся с грудой разного размера свертков. На столе появились: копченая рыба, сыр, масло, хлеб, варенье… Отец дьякон налил два стакана чаю и опустился на стул против Брагина. Вдруг, как бы вспомнив что-то, он вскочил и, направляясь в кухню, на ходу бросил:
— Подожди, не пей, я принесу кагор…
Через минуту он вернулся и, наливая в стакан Брагина красное вино, с шаловливой улыбкой сказал: «А помнишь кагор?.. Помнишь?»
Тусклые глаза загорелись огоньком далеких воспоминаний. Изборожденное глубокими морщинами лицо лучилось счастьем. Брагин молчал. Перед глазами мелькали строчки последнего письма Миши Рудановского, в котором он почему-то, по прошествии многих лет, вдруг вспомнил детскую шалость с кагором, извинялся перед Брагиным и убедительно просил его, если он будет в Симбирске, повидать отца Михаила и сказать ему, что кагор выпил он. Письмо оставило тяжелое впечатление в душе Брагина, словно Миша прощался с ним и передавал ему свою последнюю волю… В боях за озеро Нарочь Миша Рудановский был убит.
— Да ты что затуманился? Я пошутил… Ну был грех, но ведь отец Михаил сразу же простил тебя… только уволил из алтаря, — виновато говорил о. Алексей, через стол гладя руку Брагина.
— Отец Алексей, кагор выпил Миша Рудановский, — тихо произнес Брагин.
— Как? Почему же ты сразу не сказал? — удивленно воскликнул пораженный о. Алексей.
— Я дал слово Мише, что не выдам его, и сейчас лишь исполняю волю убитого…
— Миша убит? — глухо переспросил о. Алексей.
Низко опустилась седая голова… «Еще один»… «Вечная память».
Было за полночь, когда Брагин покидал о. Алексея в мыслях навсегда, унося последнюю волну воспоминаний о корпусе, нескончаемую вереницу умученных, убиенных, и просто ушедших из жизни лиц, о которых с грустью поведал о. Алексей. Брагин поведал о. Алексею все свои мытарства и, когда на прощание он обнял его, Брагин почувствовал, как его костлявая рука зажимает в его руку пачку каких то бумажек.
