— Ну что еще, Софи? Пошли скорее!
— А здесь... Здесь нельзя? — Я погладила его по мускулистому бедру.
— Не придумывай, Софи! Это кабинет!
— В кабинете нельзя, в гостиной нельзя...
— Да идем же! — Виктор бесцеремонно выдернул меня из кресла, листы с эскизами скользнули на пол, я едва успела удержать на плечах простыню. — Нельзя, для этого есть спальня!
— Зануда!
Мы уже опрометью выскочили в коридор, хлопнув дверью кабинета, однако Виктор нашел нужным задержаться, чтобы проверить, закрылась ли она надлежащим образом, и опять поторопил меня с такой горячностью, как если бы мы опаздывали на самолет, причем виновата была я.
Чуть ли не бегом мы ворвались в спальню, и по логике вещей должны были бы тут же оказаться в постели. Ничего подобного! Виктор бесстрастно попросил меня вернуть простыню на кровать, а сам извлек откуда-то причудливые фужеры, бутылку вина, штопор и, словно забыв о своей повышенной готовности, не спеша выдернул пробку, плеснул несколько капель в один из фужеров, с видом дегустатора снял пробу и только затем принялся аккуратно наполнять их вином, В голубоватом свете ночника оно казалось густым и лиловым.
— Урожай восемьдесят третьего года. — Он протянул мне фужер. — Очень рекомендую.
— Я больше люблю белое, — с вызовом сказала я. Я давно уже привела в порядок постель и забралась под одеяло. Бабочки обиженно роняли с крылышек отяжелевшую пыльцу. — И сухое!
— Это достаточно сухое!
— А по виду — ликер или кагор!
— Ты хоть когда-нибудь можешь не спорить?
Держи!
Вино действительно оказалось сухим и немного терпким. Поверх бокала я видела, как Виктор, пригубив свой фужер, вертит его в руках и внимательно смотрит на меня, определенно ожидая восторгов по поводу напитка.
Я выпила все до капельки и попросила:
— Налей еще!
— Понравилось?
— Пить очень хочется.
На самом же деле я вполне утолила жажду, а налить попросила скорее из любопытства: мне было очень интересно, как долго Виктор еще будет оставаться в готовности, не предпринимая никаких естественных для мужской готовности действий?
— Как скажете, миледи.
Он улыбнулся и выполнил мою просьбу. Готовность не изменилась ни на йоту! Я выпила и потребовала еще.
— Если ты собралась меня изводить, учти, у меня большая коллекция.
— Ты же говорил, что не держишь спиртного дома! — После приличной порции вина мои бабочки заметно активизировались.
— Это не спиртное, это коллекция!
— Значит, днем — коллекция, а спиртное — ночью? Ты сноб!
— А ты! Ты! Ты... — Он не договорил, а вихрем налетел на меня. Или этот вихрь завертелся во мне от его губ, рук, дыхания, спутанных волос, от горячей тяжести мужского тела?.. — Ты спорщица! — Виктор на секунду оторвался от моих губ, зачем-то языком облизнул свои. — Ты самая ужасная, неисправимая спорщица!
И опять все закружилось, запульсировало, заликовало и засверкало!
Он был во мне, я была в нем, как эти самые изогнутые рыбками «инь» и «янь» на картинке в энциклопедии... А что, если окна в доме Маршана тоже будут в виде этого эротического древнего символа? Нет, нет, никаких кривых линий, только симметрия и ощущение простора, именно такого простора и свободно полета, как сейчас... А «инь» и «янь» переплетутся в рисунке наборного пола, чтобы ничто не отвлекало от картин! Белое или размыто-серебряно-голубое...
Или ампирная интимность теплой матовой терракоты?..
— Софи, скажи... Скажи, как ты хочешь? — Виктор вдруг застыл, не разжимая объятий. Самое сокровенное, что ты хочешь...
— Я хочу уснуть... Вот так, внутри друг друга...
Меня обволакивал дивный покой неспешного наслаждения, темно-синие бархатно-чувственные тона.
