— Кончай с этой мелодрамой! — заревел Вепперс. В его голосе вновь послышался нарастающий гнев. — У тебя был шанс, Ледедже, но ты им...
— Господин! — негромко крикнула она в его направлении, но по-прежнему глядя прочь, туда, куда все это время кралась.
— Что это было?
— Это она?
— Лед? — крикнул Джаскен.
— Господин! — жалобно вскричала она в ответ, по-прежнему не так громко, чтобы это тянуло на вопль, но в то же время пытаясь создать впечатление, будто все ее силы вложены в этот крик. — Я тут! Я согласна. Простите меня, господин. Я приму любую кару, какую вам будет угодно на меня наложить.
— Да уж, непременно примешь, — промурлыкал Вепперс себе под нос и продолжил уже другим тоном: — Тут — это где? Где ты?
Она подняла голову, направляя звук в огромные темные пространства наверху, где, подобно сложенным в колоды картам, маячили ненужные сейчас декорации.
— На колосниках, господин. Почти на самом верху, я думаю.
— Разве? — подозрительно переспросил Джаскен.
— Ты ее видишь?
— Нет, господин.
— Покажись, маленькая Ледедже! — проорал Вепперс. — Покажи нам, где ты стоишь! У тебя с собой хоть фонарь-то есть?
— Э-э, гм, минуточку, господин, — ответила она по-прежнему вполголоса, обратив лицо кверху. Она ускорила передвижение по карнизу. В ее мозгу полыхала воображаемая картинка сцены, занавеса и декораций. Все, что здесь было, казалось огромным, непропорционально удлиненным. Она, наверное, и половины пути не одолела.
— У меня... — начала она и позволила голосу постепенно затихнуть. Так можно выгадать еще пару мгновений, пока у Вепперса совсем крыша не поехала от ярости.
— Главный управляющий сейчас с доктором Сульбазги, господин, — доложил Джаскен.
— Сейчас?
Вепперс, судя по голосу, окончательно вышел из себя.
— Главный управляющий встревожен, господин. Ему, вероятно, хотелось бы узнать, что творится в опере.
— Это моя блядская опера! — громко и четко произнес Вепперс. — Ладно, пускай. Скажи, что мы ищем забравшегося в здание бомжа. Пусть Сульбазги включит все лампы, и мы поступим так же. — Мгновение тишины, и он прибавил раздраженно: — Когда я говорю все, это значит все лампы!
Вот дерьмо, подумала Ледедже. У нее перехватило дыхание, и она заспешила дальше по карнизу, чувствуя, как он лениво покачивается под ее ногами.
— Ледедже, — крикнул Вепперс, — ты меня слышишь, детка?
Она не ответила.
— Ледедже, оставайся, где стоишь. Не двигайся, это опасно. Мы включаем освещение.
Засветились все лампы. Их было меньше, чем она ожидала, и они разгорались постепенно, а не вспыхнули в одно мгновение. Разумеется, большая часть источников света была нацелена на саму сцену, а не на карусельные колосники. Однако света было вполне достаточно, чтобы разглядеть все вокруг. Теперь она получила куда лучшее представление об этих предметах, увидела серые, голубые, белые и черные цветовые пятна на разрисованном заднике, к которому тесно прижималась, но ей так и не удалось сообразить, что же изображено на огромной картине. Сверху над ней угрожающе нависали дюжины массивных объектов реквизита, подчас трехмерных, сложных в исполнении, многометровой толщины, бывшие частью сценок из портовой, городской, сельской, горной или лесной жизни. Все это колыхалось и подрагивало над ее головой, временами согнутое под собственной тяжестью, заполняло пустые потроха карусели, как диковинные рисунки могли бы заполнять страницы какой-нибудь книжки для великанов. Она продвинулась примерно до середины задника и находилась соответственно почти точно на полпути через сцену, а пройти оставалось еще очень много. Пятнадцать метров, если не больше. Немыслимо. Она могла сейчас видеть все, что творится внизу, на залитой ослепительным светом сцене, почти в двадцати метрах под ее ногами. Она поспешно отвела взор. Поскрипывание карниза под ступнями стало ритмичным. Что делать? Как выбраться отсюда? Она подумала о ножах.
— Я по-прежнему... — начал Вепперс.
— Господин, взгляните! Там какое-то движение! Вон та декорация!
— Черт, черт, черт, — прошептала Ледедже и заспешила дальше.
— Ледедже, ты...
Она услышала торопливые шаги, потом кто-то крикнул:
