– Не понимаю, зачем я тебе? На кой чёрт сдался? Опер без особых карьерных перспектив. Вредных привычек – как грязи по весне. И вообще…
– Не знаю… Нет, не так. Точнее, не могу объяснить словами. Ты циник, прости, но это сразу бросается в глаза. Но при всём своём цинизме ты очень добрый. Настолько добрый, что твой цинизм скорее привлекает других, чем отталкивает. Мне с тобой хорошо, спокойно. Весело, наконец. Мы так мало знакомы, а я почему то уверена в том, что с тобой мне не надо врать, пытаться казаться в твоих глазах добродетельнее, чем я есть на самом деле. Я ведь тебе нравлюсь?
– Да.
– Такая, какая я есть? Вот сейчас, например?
– Да.
– Со всеми недостатками?
– Угу. Хотелось бы только, чтобы ты их, эти недостатки, почаще проявляла. А то, по сравнению со мной, ты просто агнец божий! Меня это даже немного подавляет, – усмехнулся Борис.
– Успеешь, насмотришься. Ещё взвоешь! – рассмеялась Юля, поворачиваясь от окна лицом к нему и чмокая его в щёку, – Сами в контору сдаваться пойдём, или подождём, пока позвонят?
– Ещё чего! Сами… Им надо, а не нам. Позвонят, не переломятся.
– Это в смысле – "инициатива наказуема"?
– Схватываешь на лету. Именно наказуема. Как говорил один юморист: "И никакой инициативы на производстве! Ты придумал, тебя же заставят делать и тебе же достанется, за то что плохо сделал". Садимся допивать Мартини и доедать крабов с бутербродами. И смотреть телевизор… Хотя хрен его сейчас посмотришь. У них там, как говорится, на сегодня весь квас продан.
– Может опять "Лебединое озеро" покажут, – мечтательно сказала Юля, – Я б его ещё раз посмотрела! Давно не видела.
– Ага. А ещё покажут Хор мальчиков-туберкулёзников. Композиция "Лучше нету ТОГО свету", – хмыкнул Борис, – У меня в комнате видак стоит. Пошли, по кассетам покопаемся.
– Эх, свела судьба княжну с крестьянином! Нет в тебе тяги к вечному и святому, – вздохнула она.
– Насчёт крестьянства ты зря. Для меня всегда самой страшной домашней трудповинностью были именно поездки на родительский феод с целью отработки "барщины". Для предков мать-сыра земля как наркотик. Любят они в ней покопаться. А вот во мне совсем нет крестьянской жилки. Лучше пять раз подряд прибрать квартиру в одиночку. А насчёт святого и вечного – это верно. Классика – только под настроение, да и то отдельные её представители.
– А я воспитана в музыкальной семье. Но видик, как альтернатива, в данный момент приветствуется, – сдалась Юля, – Если есть что путное посмотреть. А то я буржуйских боевиков видеть не могу.
Борис фыркнул с отвращением. Боевики из "проклятого буржуинства" раздражали и его самого. По сути дела, смотреть там было нечего. Даже не начиная смотреть, можно было с точностью до ста одного процента сказать, что "хорошие" победят "плохих" и, как правило, "из последних сил". Оставались только вариации на тему, кто "хорошие", а кто "плохие", но и тут америкозы не баловали особым разнообразием. "Плохими" были маньяки, стандартные преступники, какие-нибудь там киберчудовища, либо просто банальные Борисовы соотечественники. Ряды "хороших" были несколько разнообразнее, но только по профессиям. По чисто человеческим качествам "хорошие" были как "трое из ларца, одинаковы с лица". То есть тупые, бескомпромиссные, удивительно некоммуникабельные в быту и общении с близкими. К ним более всего подходило определение, которое Борис однажды услышал от своего кадровика по поводу того, какими качествами должен обладать рядовой работник Конторы. Тот сказал, что "…рядовой сотрудник должен быть тупой и отважный…", причём сказал это так, что было не очень понятно, говорит он в всерьёз, или же шутит. Но, как бы то ни было, это определение удивительно точно характеризовало требования высшего руководства к подчиненным. Герои же боевиков, при всех своих закидонах, по этим критериям были в самую тютельку, что делало эти фильмы ещё менее смотрибельными для мало-мальски разумного человека. К тому же эту мутотень сейчас крутили по всем каналам как в виде отдельных фильмов, так и сериалов, так что тратиться на покупку кассет с этим барахлом было просто глупо.
