Теперь перед нашими глазами висели в воздухе узловатые клешни Одноглазого, только увеличенные в сотню раз. Эти руки сразу принялись выпалывать посаженный Гоблином сад монстров, вырывая растения с корнями и завязывая стебли изящными и сложными морскими узлами. Как результат этого рукоделия появился длинный и все удлиняющийся плетеный канат.
— А у них больше таланта, чем можно заподозрить, — заметил Душелов. — Жаль только, что тратится он на всякие глупости.
— Не знаю, — пожал я плечами. Представление подбодрило нас морально. Ощутив дыхание той смелости, что придавала мне силы в тяжелые моменты, я добавил: — Такое колдовство люди могут оценить, в отличие от давящего и жестокого колдовства Взятых.
Черный морион Душелова на несколько секунд повернулся в мою сторону, и мне даже почудилось пламя, вспыхнувшее за узкими прорезями для глаз. Но потом я услышал девчоночий смех:
— Ты прав. Мы попросту переполнены той мрачностью и ужасом, которые нагоняем на целые армии. И эмоциональная панорама жизни быстро забывается.
Как странно, подумал я. Рядом со мной стоит Взятый со щелочкой в броне. Душелов отодвинул один из занавесов, скрывающих тайны его сущности. Обитающий во мне летописец сразу почуял запах тайны и стал быстро придумывать наводящий вопрос.
Душелов опередил меня, словно прочитав мысли:
— У тебя сегодня ночью были гости?
Азартный голос летописца смолк на полуслове.
— Я видел странный сон. О Госпоже.
Душелов хохотнул глубоким рокочущим басом. Эта постоянная смена голосов способна пошатнуть уверенность даже у самых стойких. У меня она вызвала желание защищаться. Да и сама его дружеская приветливость тоже меня встревожила.
— Я думаю, она благосклонна к тебе, Костоправ. Какая-то мелочь в тебе захватила ее воображение, равно как и она привлекла твое. И что же она тебе сказала?
Что-то внутри предупредило меня об осторожности. Вопросы Душелова были сочувственными и непринужденными, но все же в них ощущалась некая скрытая напряженность, свидетельствовавшая о том, что вопрос был не столь уж и безобидным.
— Так, просто ободрила, — ответил я. — Что-то насчет того, что Лестница Слёз не настолько уж критическое звено в ее планах. Но то был всего лишь сон.
— Конечно. — Кажется, он удовлетворился моим ответом. — Только сон. — Но произнес он эти слова женским голосом, который использовал лишь в самые серьезные моменты.
Вокруг меня охали и ахали. Я повернулся посмотреть, насколько далеко продвинулось состязание.
Кусачие растения Гоблина превратились в гигантскую медузу. Бурые руки дергались, стиснутые ее щупальцами, и тщетно пытались освободиться. А над краем обрыва, наблюдая, парило огромное розовое бородатое лицо, окаймленное спутанными рыжими волосами. Один глаз был полуприкрыт из-за синевато-багрового шрама. Я нахмурился, сбитый с толку.
— Что это?
Я знал, что ни Гоблин, ни Одноглазый не создавали это лицо. Неужели в игру вступил Молчун — просто чтобы показать им, на что он способен?
Душелов изобразил звук, весьма правдоподобно имитирующий вскрик умирающей птицы.
— Твердец, — сказал он, резко обернулся к Капитану и взревел: — К оружию! Они идут.
Через несколько секунд солдаты уже мчались на свои позиции. Последним намеком на схватку между Гоблином и Одноглазым остались повисшие в воздухе туманные обрывки, медленно дрейфующие в сторону злобного лица Твердеца. Там, где они соприкасались, создавалось впечатление, будто на лице вскочил очередной отвратительный прыщ. «Неплохой щелчок по его репутации, — подумал я, — только не вздумайте, парни, выступить против него, задрав носы. Он не в игрушки играет».
В ответ на суматоху на наших позициях снизу послышались звуки горнов и рокот барабанов, отразившиеся от стен каньонов, словно отдаленный гром.
Мятежники весь день пощипывали нашу оборону, но было ясно, что все это не всерьез и они лишь тыкают палкой в осиное гнездо, желая понаблюдать за результатом. Твердец прекрасно сознавал все трудности штурма Лестницы.
И это предполагало, что у него припасен для нас неприятный сюрприз.
Но в целом мелкие стычки подняли наш боевой дух. Солдаты стали верить, что у них есть шанс выстоять.
