Я смотрел на площадь. Почему Душелов все это мне говорит? И одним и тем же голосом. Уж не голос ли это самого Душелова?
— Потому что ты думал, что я вершил жестокости ради жестокости.
Я подпрыгнул:
— Но как вы?..
Душелов издал звук, заменяющий ему смех:
— Нет. Я не читал твои мысли. Просто я знаю, как размышляют люди. Ведь я Ловец Душ, ты не забыл?
Бывает ли Взятым одиноко? Страдают ли они без простых приятельских отношений? Без дружбы?
— Иногда. — На сей раз голос женский, обольщающий.
Я обернулся, потом, испуганный, перевел взгляд на площадь.
Душелов угадал и эту мою мысль. Он перевел разговор на Загребущего.
— Просто его устранение не входило в мои планы. Я хотел, чтобы герой Форсберга дискредитировал сам себя.
Душелов знал нашего врага лучше, чем мы подозревали. Загребущий играл в его игру. Он уже совершил две впечатляющих, но тщетных попытки добраться до нашей ловушки. Эти неудачи сильно подорвали его авторитет в глазах сопровождающих. Если верить слухам, Розы склонялись к проимперским симпатиям.
— Когда он выставит себя дураком, мы его раздавим. Как назойливого жука.
— Не недооценивайте его. — Какое нахальство. Давать совет одному из Взятых. — Хромой…
— Неудачное сравнение. Я не Хромой. Они с Загребущим очень похожи. Давным-давно… Властелин мог бы сделать его одним из нас.
— А как он выглядит? — Не давай ему замолчать, Костоправ. От Властелина до Госпожи всего один шаг.
Душелов поднял руку ладонью вперед и медленно согнул пальцы, словно когти. Его жест заставил меня похолодеть. Мне ярко представилось, как эти когти терзают мою душу. Конец разговора.
Позднее я сказал Ильмо:
— Знаешь, ведь сокровища могли бы быть и ненастоящими. Сошло бы что угодно, раз никто не в силах до них добраться.
— Ты не прав, — возразил услышавший меня Душелов. — Загребущий должен знать, что они настоящие.
Наутро до нас дошла весточка от Капитана — по большей части новости. Несколько мятежников-партизан сложили оружие в ответ на наше предложение об амнистии. Кое-какие их регулярные части, пришедшие на юг вместе с Загребущим, отошли севернее. Смятение добралось и до Круга — их встревожила неудача Загребущего в Розах.
— Но почему? — удивился я. — Ведь ничего, в сущности, не произошло.
— Произошло, — ответил Душелов. — В людских умах. Загребущий, а по аналогии с ним и Круг, выглядят бессильными. Ему следовало бы передать командование войсками в Клине другому командиру.
— Будь я генералом-победителем, я, наверное, не согласился бы на такое унижение, — заметил я.
— Костоправ! — ахнул изумленный Ильмо. Обычно я не выражаю свое мнение вслух.
— Это правда, Ильмо. Ты можешь представить себе любого генерала — нашего или вражеского, — который просит другого генерала занять его место?
Черный морион, скрывающий лицо Душелова, повернулся в мою сторону:
— Их вера умирает. А армия без веры есть армия, потерпевшая поражение куда более сокрушительное, чем на поле битвы. — Когда Душелов говорит на какую-то тему, ничто не может его отвлечь.
У меня возникло странное ощущение, что он, возможно, как раз из тех, кто способен уступить командование более опытному.
— Теперь мы начнем закручивать гайки. Все мы. Рассказывайте об этом в тавернах. Шепчите на улицах. Травите его. Гоните его. Надавите на него так, чтобы у него не было времени думать. Нужно, чтобы он впал в такое отчаяние, что решился бы на какую-нибудь глупость.
Я решил, что идея у Душелова правильная. Эта победа будет одержана не на поле боя. Весна уже на носу, но сражения еще не начались. Глаза всего Клина были Обращены к вольному городу. Все ждали исхода дуэли между Загребущим и защитником Госпожи.
— Теперь уже нет необходимости убивать Загребущего, — заметил Душелов. — Доверие к себе он потерял полностью. Сейчас мы уничтожаем уверенность его сторонников и всего их движения. — И он возобновил бдение у окна.
— По словам Капитана, Круг приказал Загребущему покинуть город, — сказал Ильмо. — Тот отказался.
— Он восстал против собственной революции?
— Он хочет уничтожить нашу ловушку.
Вот и еще одна грань человеческой натуры, работающая на нас. Самонадеянная гордыня.
