При лобовой атаке мы удержим нападающих минуты на три-четыре максимум. И то благодаря крепости забора и Митиной оглобле. У меня, конечно, есть подаренная царская сабля на стене в спальне, но я об неё уже два раза резался, пусть и дальше висит. Однако и сдаться вот просто так, без малейшего сопротивления, тоже было невозможно. Кто после такого вообще милицию уважать будет…
Боярские дружины остановились в десяти шагах от отделения, в полном боевом порядке, с пищалями, зажжёнными факелами и даже с четырьмя пушками в обозе. Глава думцев, гражданин Бодров, известный своей неуправляемой «любовью» к милиции, поднял вверх правую руку и громко крикнул:
— Отворяй ворота, сыскной воевода! Пробил твой час, пора и ответ держать!
— Приём заявлений граждан с девяти ноль-ноль, — спокойно ответил я. — То есть через кучу времени! И проходите по одному, не толкайтесь, становитесь в очередь, как положено.
— Он чего ж, издевается над нами, что ли? — Боярин склонился к стоящему у седла дьяку.
— Шутки шутить изволит, — гаденько поддакнул Филимон Митрофанович.
— Я шуток не люблю!
— Дык всем же ведомо, что Никитка-безбожник завсегда над добрыми людьми изгаляется, — сокрушённо покачал бородёнкой дьяк. — Уж скока я от него натерпелся, кто бы знал…
— Вона оно как?! Ну так мы ему быстро укорот дадим, верно, молодцы?!
— Уря-а… — нестройно ответило боярское войско, на всякий случай смыкая ряды.
Поверьте, им было чего опасаться. На шум и бряцанье железа со всех улиц потянулся встревоженный народ. Общеизвестно, что, насколько бояре не любят милицию, настолько же простой люд не любит бояр. Банальное уравнение равенства неравных. Я понятно объясняю?
— Грех не воспользоваться, — весело подмигнул мне Митяй. — Небось ежели лукошкинцы поддержат, дык мы их аж за городскую стену вышибем! Вот ужо заживём тогда…
— Ни царя, ни власти, всё можно?! — холодно осадил его я. — Митя, наша задача сохранять мир и закон в городе, а не раздувать искры революционно-братоубийственной войны. Потом не разгребёмся на пепелище…
— Да мы чуток побунтуем, и всё!
— Нет! — рявкнул я и, обернувшись к Бодрову, продолжил: — Граждане бояре, напоминаю вам о том, что нападение на сотрудников милиции карается уголовным сроком от двух до пяти лет. Есть желающие на каторгу?
— Не убоюся я пещи огненной, не убоюся геенны адской, не убоюся казней египетских, не убоюся и тебя, аспид-участковый! — истерически начал петь дьяк Филимон и уже спокойно добавил: — Запугивает, знамо дело! Вы уж, с божьей милостью, пальните по воротам из пушечки, чё тянуть-то?
Действительно, промедление было смерти подобно. Где-то далеко ударили в колокол, к отделению со всех концов бежали люди. И если простые лукошкинцы испытывали страх перед Змеем Горынычем, то боярское войско особым авторитетом не пользовалось. А уж если дойдёт до драки, так я бы на думцев и пустую пивную банку не поставил. Не хватало одной искры. Всего одной…
— Митька беспутный, энто ты опять бузотёришь? — Из толпы выбралась дородная бабка Матрёна. — Дык чё ж стока силы на одного оболтуса нагнали? Поди, я и сама его отшлёпаю.
— Пушки к бою! — грозно приказал Бодров, но поздно…
Тётка Матрёна встала перед нашими воротами, скрестив руки на груди.
— Ну виноватая я! Ну погорячилась, наорала на парнишку. А кто б не наорал, коли он завсегда в мою капусту граблями немытыми лезет?! Да тока не за такую вину по нему из пушки палить…
— Я больше не буду! — тут же взял правильную ноту наш младший сотрудник.
Народ поддержал его дружным ворчанием, типа всё, вопрос решён, мирное урегулирование состоялось. Но, видимо, глава думской фракции считал иначе. Его холопы быстро выкатили вперёд маленькую мортиру, засыпали порох и стали брать прицел.
— Отойди в сторону, дура! Не твоего бабьего ума в энто дело лезть. Щас мы от его гнезда паучьего и мокрого места не оставим.
Горожане замерли в шоке. Кто-то пригнулся, кто-то крестился, в руках пушкаря появилась палка с фитилём, и тут прямо к пушке беззаботным пританцовывающим шагом направился лукошкинский юродивый Гришечка. Тот ещё персонаж, но на Руси к ним и цари прислушивались…
