Хешшкор поморщился, отбросил травинку и сделал шаг к ней. Через секунду она едва не пожалела об этом. Он грубо сорвал с нее прожженную и запачканную одежду и распластал ее на траве, широко разведя руки и ноги, не обращая внимания на стоны боли и начавшие кровоточить раны.
— Заткнись, девка, — оборвал он ее писк, — если хочешь помощи от чужого бога. И, коли тебя тревожит этот вопрос, интим меня не интересует.
Он простер над ней ладони, и она уловила краем глаза черный отсвет знакомой энергии Тьмы. А потом она закричала от нестерпимой боли, пронизывающей все тело, разрывающей мозг. Мелькнула мысль, что жестокий бог решил насладиться ее мучительной смертью, раз уж ее душа и тело оказались ему без надобности.
Но нет. Спустя какое-то время она очнулась и увидела облака в голубом небе, подцвеченные нежным бледно-персиковым солнцем этого мира. Она пошевелилась и поднялась. Боли не было. Совсем, словно бессмертный вытащил из нее всю боль, которую она была способна испытать. Она перевела взгляд на свое правое плечо. Ровнехонькое, покрытое легким загаром. Ни вырванных кусков плоти, ни ожогов. Молодой Хешшкор исцелил ее полностью, хотя считалось, что бессмертный неспособен исцелять тех, кто не является его посвященным. Оказывается, способен, если ему наплевать на переживания исцеляемого. Лечение из рук нового бога было мучительным, как самая страшная пытка.
— Очухалась? — раздался голос над ухом, и она невольно вздрогнула.
Он взял ее за руку железными пальцами, развернул к себе, оглядел оценивающе. До Катрины вдруг дошло, что она совершенно обнажена. Хешшкор засмеялся, словно читал ее мысли, вынул из воздуха какую-то простыню, небрежно завернул девушку в ткань.
— Не хочешь сказать «спасибо»? — осведомился он.
— Я… — растерялась Катя. — Я… — Кто знает, чего он потребует в качестве благодарности? На глазах снова выступили слезы, и губы задрожали.
Он раздраженно цокнул языком и, бросив:
— Идем, — подозвал облачко тихим свистом, будто собаку.
Облачко поднималось, унося их от земли, а она все плакала и плакала. От пережитого ужаса, от боли, которой больше не было, но которая отпечаталась в памяти, как вечное клеймо. От унижения, которое претерпела от Хешшкора и которое он не считал чем-то особенным, обращаясь с ней так, как, по его мнению, и следовало. И когда они перенеслись в привычный ей, родной мир и она увидела Федора, то разревелась еще горше.
— Забирай, — молвил Хешшкор, толкая ее к Федору. — Не в моих привычках лишать своих посвященных маленьких плотских радостей. Пользуйся на здоровье. — Он усмехнулся и рассеялся в воздухе рябью.
Федор обнимал ее, утешал, а она рыдала и прятала лицо.
Вита нашла Катрину в библиотеке. Девушка не читала, просто сидела за пыльным столом, уставившись в одну точку.
— Катя, Федор там измучился весь. Говорит, ты его видеть не хочешь. Чего это?
Катя обернулась:
— Ох, тетя Вита… — Куда делась прежняя девчушка-резвушка? Глаза были красные, под ними залегли черные тени.
— Ты давно в зеркало смотрелась, красавица? — Вита ласковым жестом, не вязавшимся с ее грубоватым вопросом, поправила растрепанные Катины волосы. — Щеки осунулись… Сколько дней ты не ела? До чего себя довела! А если умрешь от голода?
— Ну и что? — глухо ответила Катя. — Это раньше я не могла вот так взять и умереть, потому что была единственной у Виталика. А теперь — почему бы нет? У него есть еще две посвященных, дочки тети Вали. Я не хочу жить.
— Здрасте, приехали. Знаешь, что по этому поводу сказал бы мой парень? Нет никакого смысла искусственно укорачивать и без того неприлично короткий срок жизни. Что ты успела за свои девятнадцать лет, девочка?
У Кати из глаз снова брызнули слезы. Вита достала платок, обняла девушку и вытерла ей лицо.
— Ну-ну, успокойся. Подумай о Федьке, как он без тебя убиваться-то будет. Он и так сам не свой.
Катя доверяла Вите. Именно Вита вырвала ее много лет назад, когда она была еще совсем крошкой, из лап Миленион и отвезла сироту к знакомой колдунье Энтелене Деадаргана. Именно с Витой советовалась она, когда Энтелены не было рядом.
— Я… я не могу к нему вернуться, — Катя всхлипнула. — Я его недостойна.
