На другое утро, после завтрака, Джо запряг Веселое Копытце в низкую повозочку хозяйки и приготовился уезжать к викарию, однако перед отъездом он зашел проститься с нами, а Веселое Копытце прощально проржал нам со двора.
Потом Джон оседлал Джинджер и, ведя меня в поводу, отправился с нами за пятнадцать миль в Эршалл Парк, где жил лорд В. Там посреди парка высился прекрасный замок, нас провели под каменной аркой во двор со множеством конюшен. Джон спросил мистера Йорка. Нам пришлось довольно долго дожидаться его. Мистер Йорк оказался представительным человеком средних лет, явно привыкшим к тому, что окружающие повинуются его властному голосу. С Джоном он разговаривал весьма дружелюбно и нас же бросил мимолетный взгляд, приказал конюху развести нас по стойлам, а Джона пригласил на чашку чаю.
Нас препроводили в хорошо освещенную и хорошо проветренную конюшню, поставили в соседние стойла, тщательно обтерли и задали нам корму. Через полчаса Джон и мистер Йорк, которому предстояло быть нашим кучером, пришли осматривать нас.
После весьма дотошного осмотра наш новый кучер сказал:
— Что же, мистер Мэн ли, я не нахожу никаких изъянов в этих лошадях, но, как известно, у каждой лошади и у каждого человека есть свои особенности, которые следует принимать во внимание. Есть ли что-нибудь такое у этих двух, о чем вы хотели бы мне рассказать?
— Думаю, лучшей пары коней не найдется во всей стране, — сказал Джон, — и расставаться с ними мне тяжело, однако вы правы, характер у них неодинаковый. Что касается вороного, то более покладистого коня мне никогда не приходилось встречать, он, видимо, отродясь не знал, что такое грубое слово или пинок, так что сам получает удовольствие от собственного послушания. А вот каурая, та испытала на себе плохое отношение: так и мне кажется, да и барышник предупредил нас об этом. Поначалу она кусалась и неохотно подпускала к себе, но потом поняла, что у нас коней не обижают, и понемногу стала смирнеть. За три года она ни разу не показала мне свой норов: если к ней подходить с лаской, то она на редкость покладиста, но, конечно, она по натуре капризней вороного, и, когда с ней не так обращаются или проявляют к ней несправедливость, она может и постоять за себя. Да вы ведь знаете, как ведут себя лошади хороших кровей.
— Конечно, — ответил мистер Йорк, — и я вас прекрасно понимаю, но беда в том, что конюшни у нас здесь большие и нам трудно подобрать конюхов, чтобы все были один к одному. Я сделаю, что смогу, но не более того. А то, что вы рассказали про кобылку, я буду помнить.
Они двинулись к выходу, но Джон задержался и сказал:
— Еще хочу обратить ваше внимание: у нас коней не запрягали с ремнем-мартингалом, вороной вообще не знает, что это такое, а по поводу каурой барышник говорил, что характер ей испортил мундштук от мартингала.
— Ну, у нас им придется привыкать к этой сбруе, — ответил ему Йорк. — Лично я предпочитаю не задирать коню голову, его светлость весьма разумно относится к лошадям, но вот что касается ее светлости, тут дело совсем другое: ей нужен стиль; если у коней не запрокинуты головы, она и глядеть на них не пожелает. Я всегда был против двойного мундштука, однако, когда выезжает миледи, головы у лошадей должны быть запрокинуты!
