Прежде чем запереть конюшню на ночь и разойтись по домам, Джеймс спросил Джона:
— Известно ли уже, кто займет мое место?
— Маленький Джо Грин, — ответил Джон.
— Маленький Джо Грин! Он же действительно еще маленький!
— Ему скоро пятнадцать.
— Но он и ростом маленький!
— Ростом он и впрямь не вышел, но он парнишка проворный, старательный и добросердечный. Он очень хочет устроиться на это место, да и его отец не против. Мне известно, что хозяин не возражает против того, чтобы испытать его. Хозяин сказал мне, что если я не считаю Джо подходящим работником, то он поищет кого-нибудь постарше, но я ответил, что готов посмотреть месяца полтора, что он собой представляет на деле.
— Полтора? — переспросил Джеймс. — Но ему же потребуется по меньшей мере полгода, чтобы чему-то научиться.
Джон, ты ведь взваливаешь на себя всю работу!
Джон засмеялся:
— С работой мы давнишние приятели. Я еще никогда не пугался работы.
— Ты очень хороший человек, Джон. Я хотел бы стать таким, как ты!
— Я не очень-то люблю говорить о себе, — сказал Джон, — но ты скоро от нас уедешь, и тебе жить среди людей, все решая самостоятельно, поэтому я тебе, пожалуй, расскажу, как смотрю на такие вещи. Мне было столько лет, сколько Джо теперь, когда мать и отец умерли от лихорадки через десять дней друг за другом. Я остался с моей увечной сестрой Нелли — ни родных, ни друзей, обратиться за помощью не к кому. Что может сделать крестьянский сын? Мне и одному было не прокормиться, не говоря о том, чтобы заработать на двоих. Попала бы моя Нелли в дом призрения, если бы не наша хозяйка, которую Нелли зовет не иначе как ангелом, и правильно зовет. Хозяйка сама нашла и сняла для Нелли комнату у старой вдовы Маллет, она снабжала Нелли заказами на вязание и вышивку, которые сестра выполняла, когда хорошо себя чувствовала. Когда же ей становилось хуже, хозяйка присылала ей обеды, дарила всякие полезные вещи и заботилась о Нелли, как родная мать.
Меня хозяин взял на работу и определил конюшенным мальчиком под начало старого Нормана, который был у него кучером в те времена. Меня кормили, я спал на чердаке, бесплатно получал рабочую одежду и еще три шиллинга в неделю, что давало мне возможность и Нелли помогать. Так вот, я хочу рассказать тебе про Нормана: он же мог отказаться от меня и заявить, что не в том он возрасте, чтобы нянчиться с деревенским неучем, который и за плугом ходить не сумеет. А Норман отнесся ко мне как к сыну, стал учить меня всему, что требовалось уметь.
Прошло несколько лет, старый Норман умер, а я занял его место. Конечно, сейчас мне прекрасно платят, я и на черный день могу откладывать, и Нелли моя весела, как пташка. Так что, Джеймс, сам видишь — не тот я человек, который задерет нос и откажется прийти на помощь начинающему свою жизнь мальчишке. И хозяина, человека доброго и достойного, я тоже не стану огорчать. Нет, нет и нет. Я по тебе буду сильно скучать, Джеймс, но все обойдется. Что может быть лучше, чем сделать доброе дело, когда представляется случай? Так что я рад этой возможности.
Джеймс спросил:
— Значит, ты не согласен с пословицей насчет своей рубашки, которая всегда ближе к телу?
— Никак не согласен! — ответил Джон. — Что сталось бы со мной и с бедной Нелли, если бы в те времена и хозяин, и хозяйка, и старый Норман — каждый бы рассудил, что своя рубашка ближе к телу? Я тебе скажу: Нелли прозябала бы в богадельне, а я бы турнепс окапывал! А что сталось бы с Черным Красавчиком и с Джинджер, если бы так рассуждал ты? Боже мой, они бы заживо сгорели! Нет, Джеймс, нет. Это пословица своекорыстная, недостойная христианина, а кто ее повторяет, считая, что можно заботиться только о собственном благе, а о ближнем не думать, — жаль, что такого человека не утопили, как котенка или щенка, прежде чем он открыл глаза! По крайней мере, я думаю так!..
Джон весьма решительно тряхнул головой, как бы в подтверждение своих слов.
Джеймс засмеялся; однако, когда он заговорил, в его голосе звучала печаль:
— Если не считать маму, ты был мне самым лучшим другом, Джон. Ты меня не забудешь?
