— Разумеется!
— Ну, а теперь пойди покажись тетушке Марьяк. Увидит, что ты здесь, и, наверно, приготовит к обеду что-нибудь из твоих любимых кушаний!
Оставшись наедине с собой, Гёргей еще раз перебрал в памяти все совершившееся и обдумал, что надо предпринять. Вполне возможно, размышлял он, что лёченцы попытаются напасть на Гёргейский замок, поджечь его и огнем выкурить оттуда хозяина. У города есть своя артиллерия и регулярная, обученная военному делу стража, хорошо владеющая оружием. Чего доброго, они когда-нибудь ночью нагрянут сюда!
Пока он так говорил сам с собой, в кабинет вернулся Дюри.
— Ну вот, дядя Пал! Есть здесь люди, которые получше меня знают, что делается в Лёче.
— Где? Кто? — нетерпеливо вскричал вице-губернатор.
— Тетушка Марьяк только что разговаривала с каким-то прибывшим из Лёче человеком.
— Право, это не женщина, а золото! — заметил Гёргей. — Зови ее немедленно сюда.
— Я уже сказал ей, но сейчас она не может прийти — что-то месит на кухне, да к тому же еще и заправка для супа у нее сегодня не получается.
— Черт бы побрал все ее заправки!
Немного погодя экономка все же явилась и сообщила Гёргею, что вернулся Жигмонд Бибок, которого до сих пор в селе все считали погибшим. А прошлую ночь Бибок провел в Лёче и набрался там всяких страшных слухов.
— Говорит: "Ломаного гроша я не дал бы теперь за голову его превосходительства". А, в общем, после обеда Бибок сам явится сюда и доложит вам все, что ему известно. Придется вам, барин, еще повозиться с ним! — закончила свой рассказ экономка. — Уж и не знаю, как вы рассудите их. Тут ведь одну жену надо разделить меж двух мужей, а один-то из них приходится другому — отцом. Не помню я, чтобы вам, ваше превосходительство, приходилось разбирать в суде такое дело.
— Я знал этого Жигу Бибока еще в ту пору, как был мальчишкой, — заметил вице-губернатор. — Уже и тогда он был хватом, дошлый малый. Сколотил себе из всякого сброда отряд наемников и воевал с ними то на стороне Тёкёли, то за императора, — смотря по тому, кто больше платил. Странно, что через столько лет он все же вернулся сюда. "Но очень кстати! — уже про себя подумал Гёргей. — Мне сейчас именно такой человек и нужен!" А каков он с виду? В силе еще?
— Здоров как бык. А рожа вся исполосована шрамами. Довелось, поди, бродяге, и на виселице побывать.
— Пошлите к нему гайдука. Велите сказать, чтобы тотчас же после обеда Жига пришел ко мне. А сами начинайте накрывать на стол.
Вскоре поспел обед. На этот раз Гёргей, дядя и племянник, сидели за столом только вдвоем: судейским чиновникам накрыли отдельно, в большой столовой. Сидя напротив племянника за бутылочкой токайского, отгоняющего все заботы, Гёргей повеселел. Он говорил о чем угодно, кроме "того случая", словно уже и позабыл о нем; рассказал, например, что на пасху собирается поехать в Ошдян, проведать свою дочку Розалию.
— Ведь она теперь уже совсем большая! А какие письма мне пишет! Я тебе прочту одно после обеда. — Тут Пал Гёргей умолк, словно перебирая в памяти содержание писем, но вдруг лицо его помрачнело, и он спросил Дюри:
— А что ты посоветуешь мне насчет "того дела"?
— Насчет какого дела?
— Ну, эта чертовщина… Смертоубийство. Дюри улыбнулся.
— О, господи! Да мне ли давать советы умнейшему во всем крае человеку?
— Чужую беду, братец, руками разведу, а к своей — ума не приложу! Ну, что скажешь-то?
— А я и в своих и в чужих делах, дядя Пал, могу только руками разводить.
— Неважно, все равно скажи, как бы ты поступил на моем месте?
— Сказать?
— Да, прошу тебя.
— Прежде всего, будь я на вашем месте, я отказался бы от должности вице-губернатора.
Пал Гёргей сделал беспокойное движение.
— Ну, как видно, ты прав, — в том смысле прав, что, пожалуй, тебе лучше руками разводить, чем советы давать! Какой же дурак согласится снять с себя самую надежную свою броню именно в тот час, когда в его грудь нацелено больше всего стрел?
Юный Дёрдь Гёргей густо покраснел, обидевшись, что дядя жестоко высмеял его.
— А я так понимаю, — оправдывался он, — что должность вице-губернатора — не броня, а только пышное одеяние, и, кстати сказать, оно принадлежит, по сути дела, не тому человеку, который в нее облачен, а тем, кто дал ему этот наряд на три года — поносить, покрасоваться. Ну, а когда возникает опасность, что нацеленные стрелы, чего доброго, продырявят это роскошное, на время полученное платье, не лучше ли загодя снять его с себя?
