Но даже допуская (однако не признавая!), что Розалия жива, семья абауйских Дарвашей, или, вернее, их наглый адвокат, подвергали сомнению и самое происхождение девушки. Ядовитая слюна клеветников всегда попадает на незажившую рану. Разве мог сутяга-стряпчий умолчать в своих писаниях о том, что вышеупомянутую Розалию Гёргей вскармливала грудью жена Яноша Гёргея вместе со своею собственной дочерью, а поскольку один из сих младенцев умер, сомнительным надо признать и то, что в живых осталась именно Розалия Гёргей, ибо тогда легко могли произвести подмену. (Ах ты, негодяй, какой же нечистый дух шепнул тебе про это?!)
Любому разумному человеку все эти наскоки показались бы мышиной возней, крючкотворством, но Пала Гёргея такие обвинения поразили в самое сердце. Суд, разумеется, не принял во внимание "новые обстоятельства" и ограничился выяснением лишь одного вопроса: жива ли Розалия Гёргей или нет — и постановил, чтобы она предстала перед судом вместе со свидетелями, "могущими удостоверить ее личность".
Выйти в эти дни из гениально придуманного убежища было для Гёргея очень опасно — он рисковал слишком многим. Но с другой стороны он не хотел отказываться от богатого наследства, тем более, что распря с городом Лёче опустошила его карманы.
Узнав о решении суда, вице-губернатор вызвал в Гёргё своего племянника Дюри.
— Знаешь ты барышню по имени Розалия Отрокочи? Дюри покраснел.
— Почему вы спрашиваете об этом, дядюшка?
— Потом скажу. Я спрашиваю: знаешь или нет?
— Видел.
— Ну, что она за девушка? — с безразличным лицом допытывался вице-губернатор.
— Самая красивая девушка в Лёче.
Пал Гёргей подозрительно взглянул на племянника: догадывается он, что ли?
Однако у юноши было такое честное, открытое лицо, что на нем было бы заметно любое, самое малое лукавство.
— Может быть, она тебе нравится?
Дюри покраснел еще сильнее.
— Что это за семейство — Отрокочи?
— Не знаю, — отвечал Дюри.
— Но зато я знаю. Эта девушка — твоя двоюродная сестра.
— Моя двоюродная сестра?
— Да, иными словами: моя дочь Розалия.
Дюри даже рот разинул от изумления, но Пал Гёргей тут же объяснил, почему он вынужден был поместить Розалию в пансион Матильды Клёстер под чужим именем и почему важно сохранить это в тайне и на будущее. Гёргей посвятил племянника также и в хитросплетения судебной тяжбы и сказал, почему Розалия должна явиться вместе со свидетелями в Кашшу, в суд. После этого дядя поручил Дюри навестить Розалию, передать ей письмо и подготовить ее к предстоящему путешествию. За девушкой приедет старый Кендель и под предлогом поездки к родителям отвезет ее в Кашшу, а Дюри поедет (разумеется, в другом экипаже), чтобы проводить их и, если понадобится, оказать им помощь. Дюри поклонился. — Как прикажете, дядюшка.
Вскоре после этого папаша Кендель попросил мадемуазель Клёстер отпустить с ним Розалию из пансиона и с помощью заранее вызванных в Кашшу свидетелей (среди прочих там были и супруги Варга) подтвердил в суде, что Розалия Гёргей жива и может вступить в права наследования.
Пал Гёргей заранее предвидел, что для завершения тяжбы Розалии не раз придется подписывать всевозможные бумаги, заверенные свидетелями, и вести переговоры. Для этой цели он уговорил преданного ему человека, господина Карася, арендатора кенделевского трактира, передать в Гёргё трактир заместителю, а самому арендовать трактир в лёченском загородном парке. Тем самым Пал Гёргей получал возможность встречаться со своей дочерью, когда того требовали обстоятельства и когда можно было заручиться помощью Кенделя, единственного человека, имевшего право брать Розалию из пансиона.
Так и произошло уже описанное нами свидание. Господин Кендель (это у него была повязана щека) привел Розалию в загородный трактир, куда еще раньше пришел Пал Гёргей, а после того, как Розалия подписала необходимые документы и получила указания, как вести себя в суде, Дюри с Кенделем проводили девушку.
Ущипнув дочку за подбородок, Гёргей спросил:
— Ну, а когда вы, наконец, вернетесь домой, барышня?
— Все от тебя, папочка, зависит.
— Ну, тогда поедем. Могу хоть сейчас захватить тебя с собой.
