Бибок и Нусткорб прислушались. Где-то далеко слышались едва различимые, все больше затихавшие шаги, одни — легкие, другие — тяжелые, мужские. А может быть, то была игра воображения? Ведь ночью многое воспринимается по-иному: кошка ли пробежит, прошлепает ли по траве жаба, или ударится о стену летучая мышь. Иногда к звукам шагов примешивался какой-то звон, будто позвякивали шпоры, или сабля бренчала, стукаясь о камешки на дороге либо о каблук сапога.
"Провалиться мне, если это не вчерашний офицерик!" — подумал Бибок, а вслух сказал:
— Улетели пташки, пойдемте и мы, ваше благородие.
— А вы в самом деле знаете эту женщину?
— Конечно. Любопытные городские старушки много дали бы, чтобы узнать от меня — кто она.
Бургомистр пребывал в хорошем расположении духа: с неприятным делом было уже покончено, документ лежал в кармане, согревая ему сердце, и, надо сказать, оно так согрелось, что у его обладателя вдруг явилось желание пошутить.
— Послушайте, сударь, меня дома тоже дожидается любопытная старушка, а я вот не смогу рассказать ей ничего интересного о своих ночных странствиях. Дайте же мне возможность принести ей хоть небольшое лакомство: с пыла горячую сплетню.
— Хорошо, только пообещайте, что как бургомистр вы ничего предпринимать не станете?
— Ладно уж, простим вертихвостку.
Бибок придвинулся к Нусткорбу и прошептал ему на ухо:
— Это барышня одна. Из пансиона для благородных девиц.
— Невероятно! — покачал головой бургомистр.
— Некая Розалия Отрокочи.
Нусткорб засмеялся, приняв его слова за шутку.
— Ах оставьте, старый плут! Надо же такую чепуху выдумать!
— Честное слово, правду говорю!
Тем временем они спустились вниз, и, когда проходили мимо другой лестницы, Бибок заметил в траве какой-то странный белый предмет, по виду напоминавший булаву. «Полковник» ткнул его носком сапога, ожидая, что предмет — металлический и звякнет от удара, но «булава» оказалась мягкой, и Бибок с любопытством наклонился к земле.
— Что там? — спросил Нусткорб.
— Какой-то странный цветок. Наверно, барышня обронила.
— А ну покажите! Черт побери! — воскликнул Нусткорб, осмотрев находку. — Да ведь это же георгин!
В ту пору георгины были еще редкостью. Только в палисаднике старой госпожи Фабрициус росли два куста георгинов — на диво всем лёченцам. Сплетня Бибока начинала приобретать в глазах Нусткорба реальные очертания: Фабрициус принес или прислал цветок в подарок барышне Отрокочи, а та обронила его здесь, около трактира. "Гм… Это было бы ужасно! — Нусткорб даже побледнел от такого предположения. — Не может быть! Нет, надо их догнать…"
И бургомистр заспешил к воротам парка, где из кустов навстречу ему вышел городской гайдук. Нусткорб попросил у него мешочек с деньгами, а затем, отослав гайдука, передал золото Бибоку. Тот сорвал печать, разорвал нитки, которыми был зашит мешочек, засунул в него руку, захватил горсть монет, ощупал их тонкую чеканку. Благородный металл приятно щекотал руку, согревал кровь. Бибок достал из мешочка первую попавшуюся монету, провел ногтем по ее ребру ("Не подрезана ли?") — достал пригоршню, другую и, роняя золотые по одному в свою шапку, сосчитал: семьдесят два, семьдесят три.
Вскоре это занятие ему надоело, он пересыпал деньги обратно в мешочек и с напускной простоватостью заметил:
— Раз первые были хороши, то и остальные, наверное, не хуже?
— Ну, вам, я вижу, купцом не бывать, сударь! — рассмеявшись, сказал Нусткорб. — Держите остальные.
Он отсчитал из своего кармана добавочные двадцать пять золотых.
— Странно! — сказал Бибок, бросив взгляд на окно мезонина. — В комнате свиданий все еще горит свет.
— Вероятно, забыли погасить свечу, — заметил бургомистр, а про себя со вздохом подумал: "Бедный Фабрициус".
— Нет, нет, — замотал головой Бибок, — селадон еще там. Нас сбили с толку шаги. Я только что видел тень, когда он прошел мимо окна. Ага, свет погас. Сейчас и другая пташка вылетит из гнездышка. Пойдемте отсюда!
— Нет, я подожду, — с неожиданной решимостью заявил Нусткорб. — Хочу взглянуть этому негодяю в глаза.
— Смелый человек и в храме засвищет. Да к чему вам храбриться?
