— Скажите, господин лесничий, могу я сейчас же переговорить с пашой?
— Сейчас? С пашой? А нельзя разговор отложить до утра? — удивленно спросил Варга.
— Нет, сабадкинская чумная застава пропустит меня обратно только при том условии, что я привезу скрепленную печатью паши записку, — когда я прибыл сюда и когда отбыл.
— Понятно! Ну так и оставайтесь у нас, ваше превосходительство, до тех пор, пока не кончится чума, — предложил гостеприимный хозяин. — Клянусь, скучно вам здесь не будет. Как раз сегодня мои лесники приметили медведя. Затравим его.
— Я и сам, как затравленный медведь, — пробормотал вице-губернатор. — Нет, утром мне уже домой надо ехать.
Лесничий поскреб в затылке. Это был приветливый, славный, сильный и прямой человек, с решительным, открытым взглядом, не очень разговорчивый, как многие люди, живущие в лесу. Если хочешь беседовать с лесом, умей молчать.
— Трудно сейчас к паше попасть, трудно! Однако надо попробовать.
Варга попросил у гостя разрешения переодеться, прежде чем отправиться к паше. Он прошел в комнату по другую сторону сеней, а Гёргей остался с дочерью и Жужей, которая тотчас же засыпала гостя вопросами: "Что нового в Гёргё? Живы ли еще тот-то и тот-то? Не вышли еще замуж дочери Плавеца? И неужели матушка так ничего ей и не передала?"
— Нет, ничего. Но тут уж я сам виноват, — постарался Гёргей оправдать экономку. — Я ведь не сказал еж, что еду за Розалией.
— За Розалией? — сразу же опечалившись, воскликнула Жужа. — Уж не собираетесь ли вы увезти ее с собой?
— Собираюсь.
Роза, снова усевшаяся подле спавшего младенца и разглядывавшая его крохотное пухленькое личико, спрятанное в подушках, вскинула голову.
— Вы шутите, папочка? — спросила она я так плутовски подмигнула отцу, что прогнала у него из сердца всю горечь, подобно тому как одна-единственная улыбка солнца прогоняет туман с вершины старой горы.
— Нет, нет, я не могу оставить тебя здесь, — уже более веселым голосом пояснил Гёргей. — Ты теперь большая девочка, и пора думать о твоем будущем.
Розалия спрыгнула со стула, подхватила свою юбочку двумя пальцами и закружилась перед отцом, словно юла — грациозно, горделиво и весело, как избалованное дитя.
— Ах, папочка, где же ваши глаза? Ведь я еще совсем маленькая! Если позволите я лучше останусь в Ошдяне.
— Гм, в Ошдяне….
Гёргей вовремя удержался, чтобы не сказать вертевшиеся у него на языке горестные слова. Он не решался опечалить девочку грустной вестью.
— Что тебе делать дальше в Ошдяне? — возразил он. — И вообще, раз я так хочу, надо слушаться.
— А я не хочу, — упрямо возразила девочка и шутливо топнула ножкой.
Вице-губернатор, от души забавляясь задором и детским упрямством Розалии, поддразнивал ее:
— Твое «хочу» и мое «хочу» — которое же из них сильнее, как ты думаешь? — спрашивал он.
— Ваше! — поспешила заверить девочка, в притворной покорности склоняя головку, так что волосы ее, уже расплетенные на ночь, с шелестом упали до полу, золотистым пологом закрыв ей лицо. — Ваше «хочу» — приказ! Но что из этого? Приказ только тогда грозен, когда человек его боится. А вот я почему-то ни капельки не боюсь ни приказов ваших, ни вас, папочка.
Она отбросила с лица волну своих золотых волос и сосредоточенно наморщила лоб, словно погрузившаяся в раздумье старушка.
— Вероятно, потому, душенька, что ты любишь меня? — нежным, тихим голосом высказал предположение вице-губернатор. — Ну, подойди же ко мне.
Девочка подошла, но строптиво покачивала головой.
— Нет, не поэтому.
— Или ты не любишь меня?
— Я уважаю вас.
— А почему не любишь?
— Не знаю, — прошептала она задумчиво и печально.
— А за что уважаешь меня — знаешь?
— Знала. Потому что в заповеди сказано: "Чти отца своего".
— Значит, заповеди дня тебя все же — приказ?
— Потому что они от бога, а его я боюсь.
— Но и любишь его тоже.
— Нет, что вы!
Жужа Варга поспешила закрыть ей рот ладонью:
— Ах ты, маленькая еретичка! Разве так можно говорить! Роза скорчила гримасу, отчего на ее склоненном лице сразу появились очаровательные ямочки.
— Жужа, да убери ты свою ладонь! Я же тебе сказала: она пахнет чесноком.
