Потом Азамджон понял, что это не его фантазия. От деда он знал, что иной раз сигалы возвещают необычными криками о появлении тигра, которого они поведут к добыче.
Старый Абрахам не раз видел тигров, когда жил в Мезандеране. Но здесь Таджикистан, и старик Абрахам уже четверть века покоится в земле. В этих местах не должно быть полосатых зверей, откуда им взяться? Тут самый крупный хищник волк, чуть поменьше – шакал, хитрое, изворотливое животное.
Азамджон на всякий случай посмотрел, снят ли карабин с предохранителя, и бросил взгляд на айван главного дома, где на посту стоял его товарищ Хамид. Когда он заглушил двигатель «КамАЗа», Хамид почти растворился во тьме. Однако глаза быстро привыкли, и через минуту Азамджон Нади отчетливо разглядел напарника.
Взглядом он нашел еще одного часового, который, выключив зажигание второй машины, остался нести караульную службу в кабине.
Нади переключился на часы. Светящийся циферблат подсказал ему, что через двадцать минут дежурство заканчивается. Он разбудит своего товарища и сможет наконец-то расслабиться; Азамджона знобило, и он не мог найти этому причину.
Может, простудился и повышается температура? Первые признаки простуды проявлялись у Нади насморком и резью в глазах. Он шумно втянул носом воздух, повращал глазами. Нет, не простыл.
Он бросил взгляд на Хамида и прошелся вдоль правого борта «КамАЗа». Наткнулся на клетку с пленником. Как он еще не загнулся там – со связанными руками, в одном положении скрюченного тела, почти без воды, не говоря о еде. Одиннадцатый день так – и все еще жив. Удивительно. Другой бы уже давно подох от отчаяния, боли и жары.
Интересно, спит или нет?
Когда Азамджон заступил на пост, пленник не спал, он, насколько позволяла клетка, разминал шею, то поднимая, то опуская голову. Как раз в это время раздался откровенно холуйский вой шакала. Вслед за ним послышалась короткая песнь завирушки, или, как ее называют в этих местах, хвостатого кузнечика. Ее тут же поддразнил пересмешник. Несомненно, кто-то вспугнул птиц. Может, волк? Нет, сигал не будет гнуть спину перед волком, хоть и намного слабее его.
Азамджон сделал несколько шагов к клетке. Прислушиваясь и озираясь, присел на корточки.
Не спит.
Хотя какой тут сон... Надо или совсем не спать, или побыстрее призвать вечный покой.
Это так только говорится, на самом деле пленник попадет в еще более ужасные оковы преисподней. Но и здесь можно было поспорить: что там уготовано грешнику, неизвестно, а тут, на земле, прописаны такие страдания, что впору темным силам перенимать у Безари опыт.
– Эй ты! – негромко, но внятно позвал пленника караульный, ткнув ему в плечо холодным стволом «узи». – Не подох еще?
Ему нравилось, как Безари обрабатывает пленника, напоминая ему о семье, режет сердце короткими фразами. Улучшив момент в отсутствие командира, Нади тоже решил попробовать.
– Слышишь ты, русская собака? Я лично занимался твоей женой.
Пленник не реагировал.
Может, он не совсем убедительно произнес эти слова?
Конечно, Безари легче, он видел жену Назира, несколько дней она была его пленницей. А Азамджон с пятью товарищами в это время находился в Афганистане. По возвращении он застал уже самого Орешина, который первые сутки плена провел в абхане и до того провонял дерьмом, что одежду с него пришлось снять. Но не только поэтому: для него была готова клетка, а солнце надрывалось от нетерпения вонзить в неприкрытое тело свои огненные лучи.
– Ты оглох, собака? – Оглянувшись на дом, Азамджон снова ткнул Орешина стволом карабина. Включив фонарик, осветил его лицо. Он старался подражать интонациям командира. Жаль, нельзя громко говорить, от этого его голос был не столь убедительным.
Исправляя положение, Азамджон перешел к описанию Анны, которую в глаза не видел, но осязаемо представил: блондинка с пышными формами, маленького роста. Если бы он догадывался о том, что пристрастия его в корне отличны от вкусов русского полковника, он бы открыл клетку, выволок его и, несмотря на строжайший запрет Безари, забил бы до смерти.
– Ведь ты всегда помнишь о ней, правда? – Азамджон низко склонился и слегка повернул голову, пытаясь заглянуть пленнику в глаза. По-русски он говорил с сильным акцентом. – О, какие у нее были красивые волосы!.. Белые, как хлопок, нежные... как хлопок. И вся она пухлая, как хлопок...
