Игоря провели в двадцати шагах от нее. Командир «Черных беркутов» о чем-то попросил сопровождавших, но один из них покачал головой. Орешин только помахал жене рукой и крепко сцепил руки, посылая этот обнадеживающий жест сыну.
Ах как хотелось Вовке броситься к отцу, но его удерживали крепкие руки Стаса. Фиш был начеку, видя нешуточное вооружение бандитов, приехавших к месту обмена на трех автомобилях «Нива».
Орешин в последний раз обернулся на жену, сына, товарищей. Последний взгляд его был адресован Кавлису; командир словно просил его ничего не предпринимать, хотя и так знал, что обречен.
– Мы обязательно вернемся сюда, – шепнул Кавлис на ухо Анне, принимая ее от бородатого бандита. И только после этого поздоровался: – Здравствуй, Аня.
– Да-да, конечно... – Она смотрела на мужа. Он шел левее, почти параллельно ей. На него смотрели десяток автоматных стволов.
Почти разом хлопнули дверцы легковушек; поднимая бурую пыль, машины развернулись и взяли направление на восток.
На первой же автостанции Кавлис решил сменить автобус. Вышли только они четверо, женщина с бидоном и молодой человек. Не оборачиваясь, пошли в сторону городка. Николаю и его спутникам пришлось долго ждать следующего рейса, скрываясь от солнечных лучей в провонявшем фекалиями зале автобусной станции. Спустя три часа подошел точно такой же автобус рейсом Шаргунь – Шахрисабз с разговорчивым водителем.
Едва тронулись с места, шофер, увидев в салоне русских, взял на себя роль гида и указал рукой вправо:
– Сейчас повернем и проедем мимо кишлака, где я родился. Мой отец был купец, его звали Юлдаш-бай. Настоящий купец был! Когда в наших краях свирепствовала эпидемия холеры, он вовсю торговал саванами. Настоящий был купец. Вон-вон, видите просторный двор? Это мой дом. Богатый дом, восемь детей...
Через двадцать минут нескончаемой болтовни водитель подсадил попутчика, о чем-то быстро поговорил с ним по-узбекски и принял от него деньги. Потом встретилось еще несколько селений, где подсаживались узбеки, с удивлением рассматривавшие русских пассажиров.
Примерно на границе Сурхандарьинского и Кашкадарьинского районов один из пассажиров вышел. До этого момента он сидел позади всех, где жар от работающего мотора был почти невыносимым. Кавлис проводил его взглядом, припоминая, когда садился этот парень.
* * *
Таджикистан, район Нижнего Пянджа
Дом судьи Кори-Исмата был большим, просторным, рядом с ним находился еще один маленький, на семи балках, в котором жили охранники судьи. Сейчас все были во дворе. Сам Кори возлежал на глинобитном возвышении у восточной стены дома, пил чай и читал бейты из книги Исо-махмуда:
Доколе от безделья мы будем, увядая, умирать?
В твоих руках листы моей тетради: так собери их и используй!
Казий, отрываясь от книги, подумал, что писал это двустишие мудрый человек. «Мы будем, увядая, умирать...» – еще раз повторил судья, недовольно покосившись на откормленного волкодава, бесновавшегося у калитки.
«Кого там принесло?»
Ожидая доклада, судья посмотрел в чистое небо, где едва уловимые глазу зеленоватые оттенки постепенно переходили в ярко-желтые тона – это уже перед тем, как пронзительно-ярким пятном ухнуть в бездну солнца.
Эта мысль показалась судье неестественной. Получалось, что не солнце плывет по небу, а небо вращается вокруг светила, с податливостью жертвы отдавая себя пожирать вечному огню.
Слегка запутавшись в собственных умозаключениях, судья отвел заслезившиеся глаза и стал поджидать охранника.
Ибрахим торопливо подошел к суфе и почтительно склонился перед Кори-Исматом:
– К вам Безари Расмон.
Судья поморщился: вот кого он не хотел бы видеть в первую очередь. Когда люди Черного Назира уничтожили банду Расмона, тот набрал себе в отряд берберийцев или, как их еще называли в этих краях, бербер-хезаре – монголов, живущих в Афганистане, но говорящих на таджикском языке. Людей, которые умели воевать, и в жестокости им не было равных. У Расмона были деньги, он сумел завербовать в свой отряд берберийцев и до сих пор содержал их.
Отложив книгу, он сделал знак, чтобы Безари впустили.
