Показывая корни снова начинавшего входить тогда в моду «расизма», Чернышевский писал, что большинство европейских ученых слепо подчинилось по вопросу о расах авторитету североамериканских ученых, явившихся прямыми пособниками и слугами американских плантаторов.
«До сих пор еще остается сильна старая привычка объяснять исторические разницы расовыми; но этот метод объяснений устарелый и дающий два очень дурные результата: во-первых, объяснение, основанное на нем, обыкновенно бывает само по себе ошибочно; во-вторых, успокаиваясь на этом фальшивом, мы забываем искать истинного объяснения. Во многих случаях истина была бы ясна сама собою, если бы не была закрыта от нас фантастическим объяснением факта посредством расовых отличий».
Умственные и нравственные качества того или иного народа формируются под преобладающим влиянием самой жизни. «Внимательно разбирая факты, мы должны прийти к мнению, что врожденные склонности… слабы и гибки, что главное дело не в них, а в том, какое оказывают влияние на народы, племя или сословия народов обстоятельства жизни».
Еще в пору работы в «Современнике» Чернышевский в статьях «Национальная бестактность» и «Народная бестолковость» (1861 г.) проводил мысль о том, что национальное движение не может не быть связано с классовым и что последнее определяет характер первого.
Эту же мысль, иллюстрируя ее другими примерами, высказывает Чернышевский и в «Очерке научных понятий по вопросам всеобщей истории».
«По образу жизни, – говорит он, – и по понятиям земледельческий класс всей Западной Европы представляет как будто одно целое; то же должно сказать о ремесленниках, о сословии богатых простолюдинов, о знатном сословии. Португальский вельможа по образу жизни и по понятиям гораздо боле похож на шведского вельможу, чем на земледельца своей нации; португальский земледелец более похож в этих отношениях на шотландского или норвежского земледельца, чем на лиссабонского богатого негоцианта».
Верность Чернышевского революционно-демократическим традициям и философскому материализму проявилась и в других оригинальных его статьях последнего периода жизни. В 1885 году за подписью «Андреев» в «Русских ведомостях» был напечатан философский этюд «Характер человеческого знания». Критическое острие этого этюда было направлено против философов субъективно-идеалистического толка, утверждавших, что «все наши знания о внешних предметах – не в самом деле знания, а иллюзия», то-есть, что явления действительности непознаваемы.
В этом этюде Чернышевский снова воскрешал материалистические традиции передовой русской философской мысли, которые он защищал еще двадцать пять лет назад, создавая «Антропологический принцип в философии».
Статья Чернышевского «Происхождение теории благотворности борьбы за жизнь», напечатанная в журнале «Русская мысль» (1888 г.), была направлена против попыток «обосновать» при помощи мальтузианства социальное неравенство, классовый гнет и нищету в обществе. Подобно Марксу и Энгельсу, высоко ценя великие заслуги Дарвина в науке, Чернышевский вместе с тем вскрывал слабые стороны учения Дарвина, заключавшиеся в его приверженности реакционной теории Мальтуса.
Боевым духом воинствующего материализма проникнуто и предисловие его к третьему изданию «Эстетических отношений», которое, однако, было запрещено в 1888 году цензурой. Именно в связи с этим предисловием, где Чернышевский выступает с критикой Канта и тех естествоиспытателей, которые в своих философских выводах идут вслед за Кантом, В.И. Ленин писал: «Чернышевский – единственный действительно великий русский писатель, который сумел с 50-х годов вплоть до 88-го года остаться на уровне цельного философского материализма и отбросить жалкий вздор неокантианцев, позитивистов, махистов и прочих путаников».[58]
Кроме философских работ, в этот же период Чернышевским были подготовлены обширные материалы для биографии Н.А. Добролюбова. Часть их была напечатана при жизни Чернышевского в первых номерах «Русской мысли» за 1889 год, а целиком первый том его труда был напечатан уже посмертно, в 1890 году.
