– Откуда же ты это знаешь? Видение было? – спросил Кудрявцев.
– Да, – серьезно ответил Леков. – Не веришь?
– Ну, почему... Всякое в жизни случается.
– Это точно. Так что, огнями этого, – Леков показал подбородком на Триумфальную арку, – огнями этого небольшого города меня не соблазнишь.
– Да кому ты нужен? – снова начал Отрадный и осекся.
Леков вдруг побледнел так, что лицо его почти засветилось в полумраке ночного проспекта, губы сжались, пот на лбу не то что выступил, а полился ручьями. Девушка Наташа отшатнулась – кавалер сделал какое-то неловкое движение рукой, почти оттолкнув девушку Наташу в сторону, схватился освобожденными руками за живот, согнулся, разогнулся и, закатив глаза, повалился на бок, звонко стукнувшись виском о теплый, не успевший остыть от дневного жара асфальт.
– Что такое?! – крикнул Роман, бросаясь к лежащему без движения музыканту. – Василий! Что случилось?!
Кудрявцев присел рядом с Лековым, одной рукой приподнял его голову, другой стал искать пульс на шее.
– Мать вашу! – крикнул он через несколько секунд. – Пульса нет! Сережа! «Скорую», быстро! Звони! В автомат! Наталья! Лови машину! Пулей!
Девушка Наташа с ужасом смотрела на лежащего Лекова и не двигалась с места.
Нам с тобою повезло в отношении всего.
А. Панов
Если ты не хочешь быть никем, то не будь никем. А если не можешь быть никем – не залупайся.
А. Панов
– Как я ненавижу праздники, если бы ты знала! А особенно – Восьмое марта. Мерзее и придумать ничего себе нельзя. Мужики, эти мужики... Нет, я не пидор, пойми меня правильно. Но мужиков этих терпеть не могу. Меня от них тошнит. Как они с этими светящимися лицами, да какими там лицами – с рожами, красными от водки, как они лыбятся, уроды, в очереди за мимозами... Это такая пошлость, я сказал «тошнит» – соврал. Не может меня тошнить. У меня сводит скулы, мне рта не открыть. Я только мычать могу. Когда вижу эти толпы с их мимозами! Да ладно, восьмое – а вот седьмое, предпраздничный день... «Короткий день». На работе начинают бухать – причем, и дамы тоже. Ну как так можно? Это как же нужно свою работу ненавидеть, чтобы прийти туда и не работать, а жрать водку? Я не понимаю, просто не понимаю! И слинять пораньше – и кайфовать от этого. Так зачем на нее, на работу эту, вообще ходить, если главное желание – слинять? Я не понимаю... Я вот не хочу на работу ходить, так я и не хожу. Уже много лет. Я делаю то, что мне нравится. Я работаю больше, чем десять этих работяг, вместе взятых.
– Странно, Саша.
– Что – «странно»?
– Странно видеть, как люди меняются.
– А что такое? Ты кого имеешь в виду? Меня?
– А кого же? Ты как закодировался, таким стал...
– Каким?
– Занудой ты стал, вот что. Полным занудой. Иногда слушать тебя тошно.
– Не слушай. Люди меняются, это ты верно сказала. Не меняются только олигофрены. А нормальные люди растут. И приоритеты со временем тоже...
– И я уже для тебя не приоритет, да? У тебя другие теперь приоритеты? Познакомишь?
– Познакомлю. Обязательно познакомлю.
– Ага. И я тебя со своими познакомлю. У меня тоже теперь есть новые приоритеты.
– А то я не знаю! Иди, катись к своим мужикам. Веселись. А я пока пахать буду. Денежку зарабатывать.
Огурцов резко встал из-за стола, брезгливо взял пустую тарелку из-под только что съеденного им супа и швырнул ее в раковину. Тарелка не разбилась, но звякнула, скрипнула, проехавшись по металлу мойки, и затихла, напоследок обиженно булькнув, захлебываясь тонкой струей воды, льющейся из неплотно закрученного крана.
– Бей, бей посуду. Бей. И меня можешь побить. Пожалуйста. Ты же у нас в доме хозяин.
– А что? Может быть, ты?
– Да что ты, милый. Конечно, ты у нас знаменитость. Ты у нас сильный. Ты у нас...
– Да, да, да. Я не жру водку каждый день. Посмотри, сколько я всего сделал за последние годы! Да, я меняюсь! А что с теми стало, кто не меняется? Во что Леков превратился? Бомж натуральный! Ты этого хочешь? Конечно, зато он не зануда! С ним весело! Нажраться пива с утра, потом водочку херачить до полного отруба! То-то жизнь! То-то веселье!
– Дурак ты.
– Слушай, Таня... – Огурцов, уже собравшийся было выйти из кухни, повернулся к жене. – Таня, я не пойму тебя... Не было у нас денег – плохо. Я виноват. Я – лентяй. Я – бездельник. Теперь: хочешь квартиру – на тебе квартиру. Хочешь машину – вот тебе машина. Хочешь пятое-десятое – получи и пятое, и десятое, и в довесок – двадцатое и двадцать пятое. Бонусом. Опять плохо. Когда тебе хорошо-то будет? А? Когда? Что мне сделать еще? Обосраться и не жить?
