— Хотите, подарю вам его?
Поколебавшись, Чернов принял подарок:
— Спасибо, подумаем, в чем тут дело!
Говорят, что, узнав об открытиях Эрстеда, Араго и Ампера, великий английский ученый Майкл Фарадей положил себе в карман магнит и стал носить его с собой, чтобы он постоянно напоминал ему о новой всемирной задаче: «превратить магнетизм в электричество».
Магнит Фарадею пришлось носить девять лет. После бессчетного множества размышлений, опытов и попыток Фарадей сделал свое удивительное открытие, названное магнитной индукцией.
Вот так же русский технолог Дмитрий Чернов на двадцатом году жизни положил в свой карман два стальных штемпеля, чтобы они напоминали ему всегда и везде о вставшей перед ним задаче: почему одинаковые штемпели из закаленной стали в совершенно одинаковых условиях работы выходят из строя одни после сотен тысяч оттисков, другие после нескольких десятков?
Сначала он расспрашивал старых штамповщиков, пытаясь найти у них ответ на свой вопрос.
Те отвечали равнодушно:
— А кто же его знает? Каждому свое!
Он пытался заинтересовать вопросом начальника цеха.
Тот пренебрежительно сказал:
— Нам с вами что за дело? Не мы их делаем, не мы за них платим. Пусть министры об этом думают.
Кондуктор, хотя бы и первого класса, не был подготовлен к тому, чтобы решать задачи, до него никем и нигде не решенные. Не один карман продырявили стальные памятки в его пиджаке, не один день, не одну ночь провел он с лупой в руке, разглядывая и сравнивая закаленную сталь штемпелей.
Все старые рабочие знают, что сталь имеет в изломе мелкое зерно или крупное; снова и снова возвращался он к нерешенному вопросу. Но отчего, почему, как одна сталь получается мелкозернистою, другая крупнозернистою? Никто не знает!
Чернов продумывал разные варианты плавок, опробовал их в лаборатории — металл молчал, утаивая от исследователя свои секреты.
Как-то среди рабочего дня Чернова неожиданно затребовал к себе начальник Монетного двора.
Генерал Роман Адамович Армстронг родился и учился в России, но говорил по-русски плохо. Он редко входил в дела мелких служащих и чиновников, предпочитая общаться с управляющими палатами.
Чернова ввел к генералу правитель дел.
Генерал ожидал увидеть, как обычно, прибитого к земле бедностью и смирением чиновника с прошением в дрожащих руках. Но вошел высокий, стройный молодой человек с природным румянцем на скуластом лице, немного угловатый в манерах, но без тени смущения.
Генерал сидел за большим, покрытым зеленым сукном столом. В простенке между двух окон над его головой висел портрет нового царя в старой раме. Несколько обманутый несбывшимся ожиданием, Армстронг сдержал руку, приготовленную было взять через стол прошение, и, слегка насупившись, вопросительно взглянул на правителя дел.
— Это господин Чернов, по вашему приказанию, — представляя вошедшего с ним, сказал тот и быстро положил на стол перед генералом заранее приготовленный большой лист знакомого всем канцелярского типа, с грифом министерства финансов в левом верхнем уголке.
Армстронг прочитал положенный перед ним документ и объявил сухо, не отрывая глаз от текста:
— Министерство возвращает вас в институт с назначением на должность преподавателя черчения… Вы довольны? — прибавил он, взглянув на Чернова.
— Как пансионер горного ведомства не имею права выбора… — отвечал генералу не обрадованный и не огорченный стипендиат горного ведомства.
Генерал отдал министерскую бумагу правителю дел и распорядился:
— Исполнить!
В тот момент неожиданный и крутой поворот судьбы отозвался в душе молодого Чернова простым любопытством. Но когда через несколько дней в последний раз проходил он мимо ряда плющильных машин и пожимал на прощание коллегам руки, когда скрылась за поворотом беседка с петровским ботиком и он задержал невольно шаги под часами Петропавловского собора, ему было несказанно грустно. Он почувствовал, что расстается с чем-то важным, много значащим для него в жизни.
Пребывание молодого технолога на Монетном дворе длилось всего полтора года. Несомненно, однако, что именно отсюда начинается творческая биография Чернова. Не случайно через пятьдесят с лишком лет, когда дописывались последние страницы истории его жизни и деятельности, Дмитрий Константинович вернулся к первой из них.
