— Деникин недолго останется на посту Главнокомандующего…
— Однако теперь они, те, кто виноват в этом преступлении, эвакуировались на союзнических кораблях, а простые офицеры лежат на дне Новороссийской бухты.
— А как же вы спаслись? — неуверенно спросил Горецкий и заглянул Борису в глаза.
Тот отвернулся, не ответив, но в глазах его Горецкий сумел прочитать такое, что охота расспрашивать у него пропала.
— Ну, и что я теперь, по-вашему, должен делать? — вздохнул Горецкий. — Застрелиться? Не могу, голубчик, — ответил он сам себе совсем не по-военному, — бумаги важные со мной, должен доставить по назначению…
— Куда направляется «Сюркуф»? — отрывисто спросил Борис.
— В Севастополь, но солдат высадим в Керчи.
— Нас с Алымовым тоже высадите в Керчи. Там мы найдем своих, из дивизиона, часть пойдет на формирование, потом я буду воевать на фронте до конца, потому что теперь не верю в победу Белой армии, с такими-то командирами… За помин души… Борис залпом выпил вино и поставил стакан на столик, потом встал и сказал уже у двери:
— Прощайте, полковник! Вряд ли мы увидимся скоро.
Он сделал шаг в коридор, но вернулся и закончил нелюбезно, глядя сзади на поникшие плечи Горецкого:
— Прошу извинить за резкость. Разумеется, вы лично не можете отвечать за весь генералитет.
Полковник Горецкий не обернулся.
В декабре девятнадцатого года Вооруженные Силы Юга России отступали под натиском Красной Армии двумя огромными колоннами. Восточная группа во главе со Ставкой Деникина в составе Добровольческой армии, донских, кубанских и терских казаков отступала на Кавказ. В декабре генерал Май-Маевский был отстранен от должности командующего Добровольческой армией и ненадолго заменен Врангелем, а затем Кутеповым. Западная группа белых войск включала отряды главноначальствующих Новороссийской области генерала Шиллинга и Киевской области генерала Драгомирова.
Западная группа отступала в Новороссию, прикрывая Николаев и Одессу.
Командование рассчитывало остановить натиск красных на Дону восточной группой и на Буге — западной, с тем чтобы оттуда перейти в наступление.
Находящийся посредине этих двух оперативных направлений Крым был, таким образом, приговорен к сдаче и не рассматривался как стратегически важная территория, поэтому для его защиты был выделен один только третий армейский корпус генерала Слащова. Численность Красной и Белой армий была к этому времени примерно равна — около пятидесяти тысяч каждая, но Белая армия была измотана боями и утратила энергию наступления.
Корпус Слащова состоял всего из двух тысяч двухсот штыков и тысячи трехсот шашек при тридцати двух орудиях.
Несмотря на то что почти все силы белых группировались на флангах, массы отдельных людей, дезертиров, штатских беженцев, интендантств, хозяйственных частей потекла в Крым. Вся эта толпа беглецов буквально запрудила полуостров, грабя местное население. В частях Добровольческой армии по три-пять месяцев не получали содержание, и голодные солдаты сбивались в шайки, чтобы изыскать себе средства существования. Каждый стремился побольше награбить и сесть на какой-нибудь пароход. Начальники гарнизонов способны были только на панические телеграммы, не им было справиться с наступившей разрухой и царящей в Крыму анархией. Вся эта масса неорганизованных людей нисколько не усилила корпус Слащова, а наоборот, только осложнила его положение дезорганизацией тыла.
Единственное полезное, что пришло в Крым с этой убегающей массой, были шесть испорченных бронепоездов и девять английских танков.
Пятого января 1920 года в Севастополь прибыл генерал Слащов. Немедленно по прибытии он собрал у коменданта Севастопольской крепости всех начальствующих лиц. Среди явившихся были начальник обороны Крыма инженерный генерал Субботин, командующий Черноморским флотом вице-адмирал Ненюков, начальник гарнизона Симферополя генерал Лебедевич-Драевский, наштафлота капитан первого ранга Бубнов, начальник дорог инженер Соловьев и другие.
Тридцатипятилетний генерал, с бледным лицом и горящими глазами кокаиниста, Слащов не оставил камня на камне от подготовленного Субботиным плана обороны полуострова.
