Судя по словам Любови Григорьевны, она приехала к мужу в Москву в конце девятисотого или в начале девятьсот первого года.
Год прожили в Москве вместе, и у нее «...стала появляться мысль, что так дальше невозможно, что это что-то ужасное».
И когда член судебно-следственной комиссии товарищ Берг просит товарища Любовь Григорьевну говорить подробнее, то в стенограмму протокола ложатся такие строчки:
«...Во-первых, грубости: иногда приходилось выслушивать от него ужасные вещи, такие ужасные, что я совершенно не могла переварить».
Однако о бедности, всю жизнь до этого преследовав-шей Азефа, речи уже не идет — Зубатов всегда держал слово, и все обещания его ценят, как ценит и его покровитель Сергей Васильевич. В эти годы, по словам Любови Григорьевны, Азеф «в деньгах не нуждался, застраховал свою жизнь в 6 тысяч или в 25 тысяч». Сняли хорошую квартиру, а когда «родился маленький мальчик», взяла двух прислуг. И все же Любовь Григорьевна опять говорит, что для нее это была «жизнь сбоку». И опять возвращается, как закомплексованная, к внутренней характеристике ее бывшего мужа:
«...B обществе он не мог говорить. Если сидят два-три человека, то он мог пустить пыль в глаза. У него всегда был такой спокойный вид, такой очень самоуверенный, спокойный вид».
«...я никогда его умным не считала»...
«Он не глуп, но чтобы он был особенно умным — этого я совершенно не могу сказать. И то, что он сыграл такую крупную роль в партии, я этого, собственно говоря, и до сегодняшнего дня не могу понять».
«... у него было умение держаться всегда с каким-то апломбом, самоуверенностью, точнее, он всегда подавлял других своей манерой держаться».
3 апреля 1902 года киевский студент Степан Балмашев явился в Мариинский дворец, в помещение Государственного совета к министру внутренних дел Дмитрию Сергеевичу Сипягину, прославившемуся к тому времени жестоким подавлением студенческих волнений. Одетый в военную форму, Балмашев представился адъютантом великого князя Сергея Александровича, прибывшим к министру со срочным поручением. И когда Сипягин, удивленный этим визитом, вышел навстречу «великокняжескому адъютанту». Балмашев разрядил в него браунинг. Сипягин был смертельно ранен.
Эсеры заявили, что Балмашев выполнял задание их Боевой Организации. Глава организации Гершуни назвал эту акцию первым ударом по самодержавию и планировал сразу же нанести второй и третий: во время похорон Сипягина эсер (офицер) Григорьев и его невеста Юрковская должны были застрелить Победоносцева и петербургского генерал-губернатора Клейгельса. Сделать это им не удалось.
И Любовь Григорьевна рассказывает о реакции Азефа на акцию Балмашева:
«...Когда он прочитал, что убит Сипягин, он страшно волновался, кричал... радовался, как ребенок... тогда человек положительно горел, раньше я его таким никогда не видела. Только это был настоящий революционер... и этот человек так интенсивно стал жить революцией, что меня он совершено забыл, и я даже помню случай, когда он мне прямо сказал: я теперь занят другим, я тебя теперь не замечаю.
Раньше он очень любил ходить по театрам, по кафе-шантанам, а теперь он все это совершенно забросил...»
Балмашев был повешен ровно через месяц после своих выстрелов — день в день — 3 мая 1902 года в Шлиссельбурге. Эсеры заявили, что он выполнил решение их партии.
Но еще раньше, 14 февраля 1901 года, студент Петр Карпович явился на прием к министру народного просвещения Боголепову, стоявшему за постановлением об отдаче в солдаты участников студенческих волнений, и смертельно ранил его выстрелом из пистолета.
Зубатову сообщили, что, узнав о выстреле Карповича, Азеф громогласно и радостно заявил:
— Ну, кажется, террор начался!
Сергей Васильевич при очередной встрече и не подумал упрекнуть своего секретного сотрудника: эмоции их были схожи, и Азеф пока еще четко исполнял указания своего начальственного покровителя.
Показательно, что Петр Карпович был приговорен не к смертной казни, а к двадцати годам каторги, но сначала заключен в Шлиссельбургскую крепость. Затем попал под частичную амнистию и был отправлен на каторгу в Сибирь, откуда бежал за границу. Впоследствии вступил в ряды Боевой Организации Партии социалистов-революционеров и стал вместе с Савинковым ближайшим помощником самого Азефа.
