— Дело тут вот какое, сэр, — торопливо говорил Чабб. — В номере один работы на целый день все равно не хватает, и опять же нас здесь двое, вот мы и стали подрабатывать работу по соседству, временно. К примеру, миссис Чабб спускается через день вниз, к мистеру Шеридану, прибирается там, а я хожу к Полковнику, — тут на площади живут полковник и миссис Кокбурн-Монфор, — каждую пятницу, на два часа, а воскресными вечерами мы сидим с ребенком в номере семнадцатом по Уок. И еще…
— Да, я понял, — сказал мистер Уипплстоун, надеясь остановить словоизвержение Чабба.
— Чтобы у нас тут какой недосмотр случился или неисправность, сэр, это ни в коем случае, — вставила миссис Чабб. — На нас никто не жалуется, сэр, честное слово, никто. Мы просто хотим с вами условиться.
— И конечно, сэр, жалованье наше соответственно урезается. Мы ничего другого и не ожидаем, сэр, как можно?
Они стояли бок о бок с обеспокоенными круглыми лицами, тараща глаза и приоткрыв рты. Мистер Уипплстоун выслушал их, храня на лице врожденное выражение внимательной отрешенности, и в конце концов согласился на их предложение — что шесть дней в неделю Чаббы будут с утра полностью находиться в его распоряжении, включая завтрак, ленч и обед; что при условии поддержания дома в должном порядке, они могут заниматься мистером Шериданом и кем им угодно по собственному усмотрению; что по пятницам мистер Уипплстоун станет второй раз завтракать и обедать в клубе или где-то еще, и что жалованье их, как выразился Чабб, «соответственно урезается».
— Большинство здешних, сэр, — принялся объяснять Чабб, когда эта договоренность была в основном достигнута и они перешли к обсуждению мелких деталей, — пользуются кредитом в «Неаполе». Возможно, и вы предпочтете иметь дело с ними.
— А насчет мясника, — сказала миссис Чабб, — так тут есть…
И они подробно рассказали ему об удобствах, с которыми сопряжена жизнь на Каприкорнах.
Мистер Уипплстоун сказал:
— Все это звучит весьма привлекательно. Знаете, я, пожалуй, пойду прогуляюсь и заодно огляжусь.
Так он и сделал.
«Неаполем» назывался один из четырех магазинчиков, стоявших на Каприкорн-Мьюс. В качестве «магазина» он был сведен до абсолютного минимума: узкой полоски пола, на которой покупатели стояли гуськом да и то не больше восьми человек зараз, если они соглашались потесниться. Владела магазинчиком итальянская чета — смуглый, всегда чем-то озабоченный муж и такая же смуглая, полная и веселая жена. В помощниках у них состоял здоровенный, шутливый кокни.
Магазинчик оказался очень мил. Владельцы сами солили бекон и ветчину. Мистер Пирелли изготовлял по собственному рецепту паштет и замечательно вкусный террин. Сыры тут были просто великолепные. Бутылки сухого «Орвьето» и других итальянских вин теснились на верхних полках. Другие полки были уставлены разного рода экзотическими деликатесами. Обитатели Каприкорнов частенько высказывались в том смысле, что «Неаполь» это карманный «Фортнум». Собак в магазин не допускали, но снаружи у дверей были предусмотрительно вделаны в стену крючья для поводков, и по утрам вдоль стены располагался целый собачий собор, состоявший из представителей самых разных пород.
Мистер Уипплстоун обогнул собак, вошел в магазин и купил многообещающего вида кусок «камамбера». В магазине присутствовал уже виденный им на улице багроволицый мужчина с армейской выправкой, неизменно одетый в безупречный костюм и перчатки; мистер Пирелли, обращаясь к нему, называл его «полковником». (Монфор? — подумал мистер Уипплстоун.) С ним была его супруга. Устрашающая дама, решил привередливый мистер Уипплстоун, с физиономией беспутного клоуна и чересчур расфуфыренная. На лицах обоих запечатлелось выражение старательной осмотрительности, которое мистер Уипплстоун приписал опасному воздействию сокрушительного похмелья. Дама, вытянувшись и замерев, стояла за спиной мужа, но когда мистер Уипплстоун приблизился к прилавку, отшагнула в сторону и врезалась в него, вонзив ему в ступню острый каблук.
— Виноват, — болезненно вскрикнул он и приподнял над головой шляпу.
