По крайней мере, именно так сказано в нашей священной «Книге древних».
Дорожный сундук – подарок тёти Вивиан – стоит на кровати. Мне вдруг приходит в голову, что с тех пор, как мы с братьями перебрались к дяде после гибели родителей в Войне миров, я никогда не расставалась с опекуном дольше, чем на день. Кровавая война шла целых тринадцать лет. В последней битве погибла моя бабушка. Избежать войны было невозможно. Вначале осаждённая со всех сторон Гарднерия подвергалась жестоким набегам и грабежам, однако к моменту подписания мирного договора заключила союз с альфсигрскими эльфами, и её территории увеличились почти в десять раз. Таким образом, Гарднерия стала самым сильным из воюющих государств.
И всё благодаря моей бабушке – Чёрной Ведьме.
Родителей я почти не помню. Отца звали Вейл, он занимал важный пост в армии, а маму – Тессла. Она отправилась его навестить как раз перед наступлением кельтов. Мама и папа сражались бок о бок, но в итоге погибли, и вскоре дядя забрал нас к себе.
Изабель, моя белая кошка, запрыгивает в сундук и запускает коготки в лоскутное одеяло, которое мама сшила незадолго до моего рождения. Укрываясь им, я будто слышу, как мама поёт мне колыбельную, и почти чувствую её объятия, и тогда, даже в самые грустные дни, на меня нисходит покой.
Мама словно вплела в мягкую ткань ярких лоскутков свою любовь.
Рядом с сундуком – мой аптекарский ящик, внутри ровно уложены склянки, инструменты, готовые снадобья. Страсть к лекарственным растениям я унаследовала от матери. Она была талантливым аптекарем, даже прославилась, составляя рецепты уникальных эликсиров и укрепляющих настоек.
Готова к поездке и скрипка. В изгибах её янтарного корпуса отражается мягкий свет лампы, и я нежно провожу рукой по гладкой поверхности.
Скрипку я сделала сама и просто не в силах с ней расстаться. Вообще-то мне не положено знать, как получаются такие инструменты. В Гарднерии женщинам запрещено вступать в гильдии музыкальных мастеров. Дядя долго отказывался брать меня в ученицы, но со временем заметил мои способности к музыке и сдался.
Я очень люблю делать скрипки. Мне всегда хотелось дотронуться до древесины, почувствовать её спокойную силу. По небольшому бруску или дощечке я могу определить вид дерева, его состояние, представить, как будет звучать музыкальный инструмент из такой древесины. Бывает, я засиживаюсь в мастерской допоздна, с упоением вырезаю, чищу и шлифую детали, придаю сырому дереву изящные формы.
Иногда, долгими зимними вечерами, сидя у камина, мы с дядей играем на скрипках.
Мои размышления прерывает вежливый стук, и, повернувшись, я вижу в дверном проёме дядю Эдвина.
– Не помешаю?
В тусклом тёплом свете лампы дядино лицо выглядит мягче и добрее обычного. Однако в его голосе проскальзывают беспокойные нотки.
– Нет конечно, – тут же отвечаю я. – Я почти закончила.
– Я зайду на минутку? – неуверенно спрашивает он.
Я киваю и сажусь на кровать – без привычного лоскутного одеяла она кажется чужой. Дядя усаживается рядом.
– Ты, наверное, не знаешь, что и думать, – произносит дядя. – Несколько месяцев назад твоя тётя предупредила, что собирается нас навестить и поговорить о твоём будущем. Тогда-то я и написал в университет. Так, на всякий случай. Я давно знал, что Вивиан однажды явится за тобой, но надеялся, что не раньше, чем через пару лет.
– Но почему?
Меня гложет любопытство. Почему тётя Вивиан так заинтересовалась мной и почему дядю Эдвина это так тревожит?
Дядя нервно сплетает пальцы.
– Потому что я боюсь, что будущее, которое подготовила для тебя Вивиан, не принесёт тебе счастья. – Помолчав, дядя вздыхает: – Ты ведь знаешь, Эллорен, ты и мальчики мне как родные.
Я молча кладу голову дяде на плечо. Его шерстяной жилет покалывает щёку. Дядя обнимает меня, щекоча жёсткой бородой.
– Я заботился о вас, старался защитить, – продолжает он. – Будь живы твои родители, они бы меня поняли.
– Я тоже люблю тебя, дядя Эдвин, – хрипло отвечаю я. У меня на глаза наворачиваются слёзы.
Как давно я мечтала уехать… но теперь вдруг отчётливо понимаю, что долго, очень долго не увижу дядю и мой любимый дом. Может быть, до самой весны.
