Да, и вот что еще: весной в поход никто не ходит, потому что весной даже в самых богатых селениях можно разжиться разве что только вяленой рыбой. Другое дело – это осень, когда они уже собрали урожай, пекут хлеба и давят вино из сладкой винной ягоды. В прошлом году мы так и выходили – ближе к осени. И очень сытно шли! Да и жара тогда была уже не та. Но Хальдер говорил:
– Повремените, будет еще жарко!
И так оно и было, да! Правда, вначале берег был смирен, никто нам там зла не делал и даже не перечил. Зато потом, когда мы миновали Безволосых и началась уже сама Страна Высоких Городов – вот только самих городов, даже поселков мы пока что не видели, а видели одни только голые скалы…
Нас встретили два корабля. О, это было на что посмотреть! Как я вам уже говорил, на руммалийских кораблях ставят по две, а то и по три мачты, а к каждому веслу приковывают по несколько рабов, а самих этих весел по сорок и сорок и сорок. Не поняли? Тогда я объясню. Рабы у них, как у нас куры в курятнике, сидят одни над другими в три ряда. Ряды по-руммалийски – это палубы. А корабль в три палубы они называют триерой или дромоном. И вот такие две триеры нас тогда и встретили. Хальдер как только заметил их, сразу велел остановиться. Мы так и сделали. Но нас было тогда так много, что мы остановились полукругом – это чтобы лучше рассмотреть их корабли и чтобы потом было удобнее, без лишней толкотни, подойти к ним еще ближе и рассмотреть их еще лучше…
Х-ха! Вы смеетесь? И правильно делаете! Потому что дальше было вот что: мы встали, как собаки на охоте, когда они ждут, что медведь сейчас выйдет из берлоги. Собаки тогда тоже разбегутся полукругом и стоят, и только и ждут знака, чтобы кинуться…
Но руммалийцы думали, что всё будет не так. А они, кстати, всегда так думают – не так, как это надо. Но тогда они, правда, тоже изготовились. И еще как! У них же на всех кораблях всегда есть колдовской огонь. Этот огонь сжигает всё подряд – даже железо и даже воду, я сам это видел. Вот почему, как раз из-за этого огня, никто к ним по морю не ходит. И мы бы тоже не пошли, но Хальдер еще в самом начале, еще на Безволосом Берегу, говорил, что и руммалийцы горят тоже. И очень хорошо горят, он говорил, надо только знать то, что известно ему. И вот теперь, когда мы с ними встретились, и когда уже все мы увидели, что это такое… А это очень просто – это вот такие, даже еще больше, глиняные кувшины, которые они называют сифонами. А в этих сифонах, наглухо вот здесь замазанных, спит этот их страшный, конечно, колдовской огонь… А теперь слушайте дальше. Так вот, и мы все это ясно видели – на их кораблях уже были расставлены эти сифоны и уже даже повернуты в нашу сторону… Тут Хальдер дал знак… И к ним поплыл один наш челн. Ольми – вы его помните, да? – стоял на самом передке, у глаз челна, и размахивал белой тряпицей. Для руммалийцев это означает, что к ним плывут с миром и хотят вести переговоры. А они очень любят всякие переговоры, потому что они очень лживы и надеются выиграть битву, даже не выходя на нее, а посредством всяческих словесных хитростей. Вот почему они обрадовались, когда увидели Ольми с белой тряпицей, а потом даже позволили ему приблизиться так близко, как он того пожелал, то есть шагов на пятьдесят до них. А больше и не надо! Он закричал, и его воины сразу вскочили, схватили луки, заложили стрелы – и стали стрелять по тем сифонам! А стрелы были с паклей на концах, а пакля еще загодя была подожжена! И теперь эти горящие стрелы без промаха били по этим сифонам! Сифоны разбивались вдребезги! И тот их колдовской огонь вырывался из них наружу! И он, наверное, и вправду был колдовской, потому что от него горело всё – и железо, и весла, и мачты, и паруса! Горели даже люди – и гребцы, и воины! Тогда, чтобы спасти себя от этого страшного огня, воины, потому что они были не прикованы, стали бросаться в море. А зря! Потому что уже загорелось и море! И так оно горело, полыхало, пока не догорели корабли и не утонули все прыгнувшие в море воины вместе с прикованными к кораблям рабами. Позорная смерть! А после дым разошелся и Хальдер повелел, чтобы мы опять брались за весла. Победа, чего тут и говорить, была полная. Но зато добычи совсем никакой не было, потому что она вся сгорела. И поэтому я на привале сказал:
