Вот такая боевая подруга и осталась во дворце ждать своего короля. Конечно, захаживала в дом пожилая женщина, помогавшая в уборке. Безусловно, посещал владения Пирожникова опытный садовник, любивший деревья больше, чем людей. Несомненно, как и все дома вокруг, этот был подключен к общей системе сигнализации с видеокамерой над воротами.
Но хозяйкой, калифом на час, осталась Екатерина Лисицына, студентка романо-германского отделения филфака МГУ, безупречно, с классным произношением читавшая вслух надписи на этикетках французских, итальянских и испанских амброзий.
Месяц в Сиднее пролетел фантастически быстро. Евгений Пирожников завел множество деловых связей, нашел чудесных партнеров, питавших генерированное жаждой экзотики теплое чувство к России и „новым русским“. Окрыленный удачей, с атташе-кейсом, полным контрактов, проспектов и прожектов, он возвращался в Москву. Причем примерно на неделю раньше оговоренного срока…
Нельзя сказать, что он впал в глубокую ностальгию, толкнувшую его на этот преждевременный шаг, что он невыносимо соскучился по Екатерине, хотя звонил ей регулярно, несмотря на разницу во времени суток и года, каждый раз слыша дежурный набор: „Все хорошо, милый. Я просто умираю от тоски по тебе, мой „мальчик-с-пальчик“. Временами Евгению казалось, что эти слова были записаны на автоответчик, но поскольку вздохи и паузы варьировались, он убеждался, что возлюбленная говорит „в живом эфире“.
Евгений возвращался с гостинцами: в дорожной сумке, сданной в багаж, покоилось несколько бутылок, предусмотрительно запакованных, дабы избежать аэротряски, в надежные коробки со стенками, выклеенными гофрированной бумагой. Что было в бутылках, Евгений точно не мог сказать, но обретенные на зеленом континенте приятели уверили российского коллегу, что именно этот изысканный, типично австралийский напиток приведет его даму сердца в неописуемый восторг.
И вот счастливый путешественник вышел из машины возле родного дома и полной грудью вдохнул прохладный первоапрельский воздух. Из открытой форточки лилась лирическая мелодия. Входная дверь оказалась незапертой. Евгений вошел в прихожую и устало опустил драгоценную ношу на пол.
И вдруг… В его, Пирожникова, любимом кресле-качалке, в его, Евгения, обожаемом махровом халате дымчато-серого цвета, в его, хозяина, разношенных тапках сидел какой-то пьющего вида тип и читал газету „Русский порядок“.
От неожиданности бизнесмен не нашелся, что сказать. Поэтому разговор начал патриот из кресла:
— Ты кто? — спросил он строго, как следователь.
— Я… хозяин, — тихо, но твердо ответил Евгений.
— Ха! — осклабился патриот, а потом крикнул, обращаясь куда-то в левую часть дома, где, по смутным воспоминаниям Пирожникова, была ванная: — Катенька!
— Что? — раздался нежный голосок, созвучный легкому шуму льющейся воды.
— Катя, где наш хозяин? — спросил тип.
— Наш хозяин в Австралии, — нараспев ответили из ванной.
— Вот, понял, хмырь, он в Австралии, — объяснил Пирожникову незнакомец.
Услышав это, милый и добрый человек, наделенный от природы обворожительной улыбкой Чеширского кота, вдруг превратился в подобие озверевшего Кота Леопольда.
Не в пример удачливым героям Боккаччо, гости домика „мальчика-с-пальчик“ вынуждены были сниматься с насиженного места в высшей степени стремительно.
Слегка одурманенная утренним похмельным синдромом Лисицына катапультировалась, натянув на свое мокрое, голое, но прекрасное тело песцовую шубку — самое дорогое, что у нее было в жизни. А незнакомый патриот, так и не успев представиться, улетучился, навсегда утащив даже память о великолепном махровом халате и стоптанных тапках „хозяина из Австралии“. Впрочем, Пирожников не жалел о потерянных предметах гардероба, поскольку первое желание, которое у него возникло, когда он увидел свои вещи на приверженце русского порядка, было сродни тому, какое испытал нарком Берия в одном известном фильме, совершенно аналогичным образом разглядевший свой халат на девушке, доставленной для утех. Лаврентий Павлович вымолвил тогда только одно слово: „Сжечь“. И был прав.
