– Иисус Христос! – отскочила она назад, схватившись за грудь от испуга.
Она выглядит ужасно, юбка одета задом наперед, макияж испорчен и размазан, а волосы находятся в полном беспорядке.
– По поводу домашнего ареста, ты же не серьезно, правда? – спросила она, войдя в кухню и схватив коробку хлопьев.
– Я забрала твои документы из школы.
– Серьезно? Совершенно правильно! – она прыгнула на диван передо мной.
Я уставилась на нее всего мгновение, затем сделала глубокий вдох и потянулась за билетом на журнальном столике.
– Куда мы едем?
– Мы никуда не едем. Ты возвращаешься в Мэриленд. Я уже позвонила бабушке.
– Что?
– Ты не можешь остаться здесь…
– Ты меня выгоняешь? Ты, черт возьми, серьезно сейчас?! Просто, потому что я вышла пару раз…
– Я не выгоняю тебя, Селена, ты можешь приезжать, когда захочешь, просто ты не можешь жить здесь.
Она выглядит так, словно я только что нанесла ей удар в спину. – Я не… я не понимаю? Из-за того парня? Потому что я имею в виду, я не возражаю, если он придет…
– Дело не в парне.
– Тогда, почему ты отправляешь меня?!
– Поскольку здесь ты идешь ко дну, Селена! – закричала я, встав. – Было неправильно с моей стороны позволить тебе приехать сюда. Это было неправильно и эгоистично, и мне так жаль. Ты не можешь остаться здесь, потому что если ты так поступишь, то уничтожишь себя. Этот дом, этот город, они чернят твою радугу. Ты не смеешься, вздрагиваешь по ночам. Ты не можешь выдержать нахождение здесь, и это нормально. Поэтому поезжай домой, Селена.
Она пристально смотрит на меня сквозь слезы, и это напомнило мне то время, когда я вернулась, чтобы забрать ее в первый раз.
– Мы не бросаем друг друга.
– Я не бросаю тебя, Селена. Я собираюсь окончить юридическую школу, вытащить папу из тюрьмы, а потом приеду домой. Обещаю, что буду работать не покладая рук, но смогу это сделать, только если буду знать, что ты в порядке, поэтому тебе лучше вернуться домой.
Ее губы задрожали, и она сломалась, бросившись в мои объятья.
– Мне так жаль, – плакала она. – Я думала… думала, что смогу справиться с этим…
– Ты самая красивая, веселая, креативная, умная младшая сестренка, которая у меня только могла быть. Ты для меня все на свете и даже больше. Ты ни о чем не должна сожалеть. Прости, что не поступила так раньше, – прошептала я ей.
Начиная с завтрашнего дня все изменится. Я всегда была лучшей в классе и упорно работала ради всего, чего когда-либо хотела. И теперь, я собираюсь работать в десять раз усерднее. Я сделаю все, что потребуется, потому что не могу позволить себе проиграть. Я не могу позволить себе больше отвлекаться ни на что.
– Ты собираешься перейти на темную сторону, не так ли? – лишь наполовину шутила она, и мне жаль, что я не могу сказать ей, что нет. – Ты не похожа на нее, ты же знаешь. Прости, что сказала так раньше.
– Селена, все хорошо. Просто иди собирать вещи, ладно?
Она кивнула, а я направилась в офис нашей матери. Это было единственное место, к которому я не решалась прикасаться или даже входить. Кабинет походил на ее святыню и, войдя туда, я почувствовала себя неловко, но мне необходимо прекратить мешкать.
Леви сказал, что я должна использовать все, что смогу ради своего преимущества. Моя мать является преимуществом. Я ненавижу использовать ее имя, чтобы добиваться успеха, это заставляет меня чувствовать себя грязной, но понимаю, что именно благодаря этому в первую очередь и получила свою стипендию. Когда я пришла на собеседование, то декан первые пять минут говорил лишь о том, насколько великой была моя мать, и как она стала одним из строительных блоков, на которых был построен Гарвард.
У моей матери имеется папка на каждого человека, который задолжал ей услугу, она просто относилась к такому типу женщин; все имеет свою цену. Теперь, когда она умерла, я предположила, что все точно так же, как и этот дом, перешло ко мне.
Таким образом, я собираюсь позвонить ради возвращения задолжавшей услуги.
В глубине своего сознания я слышала, как крошечный голос говорил мне не делать этого. Сам факт того, чтобы связаться еще больше со своей матерью, может походить на открытие ящика Пандоры
