Да, да, в этом все дело! Ни к какой из четырех известных мастей плоский вариант Ивана Петровича не принадлежал — он был валетом пятой неопределенной и, возможно, несуществующей масти и потому ни в коем случае не мог встать в козырный ряд. Таким образом, он не способен был принести пользу воображаемому трехмерному Крабову, высоко вознесшемуся в мировой преферансной элите.
Столь бездарное положение плоского Ивана Петровича со никак не устраивало, и он срочно поменялся формой с более привычной трефовой семеркой, находившейся в руках у Аронова. Семерка — почти туз, только с двумя лишними рядами крестов. Операция обошлась сравнительно недорого, странно, что семерка на нее клюнула. Кажется, Иван Петрович поплатился очередью на квартиру улучшенной планировки.
«Теперь я похож на настоящего крестоносца, — не без гордости думал он. — У меня красивый белый плащ, и я должен завоевать гроб Господень».
Но завоевание пока откладывалось, и плоский Иван Петрович медленно полз к Ломацкому, который наконец-то решился осуществить свою давнюю мечту — сыграть мизер втемную на бомбе.
Ломацкий такому прикупу необычайно обрадовался. Славный мизер выходил у него. И все завершилось бы отлично, не взбунтуйся тишайший Михаил Львович.
— Странно, — сказал он дрожащим от обиды голосом, — с какой стати вы, Семен Павлович, фотографию своей супруги в колоду подсунули. Что за намеки?
И он стал показывать всем по очереди валета пятой масти.
— Позвольте, позвольте, — беспокойно заерзал Ломацкий, — но я чего-то не понимаю. Разве вы обнаружили в церкви следы Фаины Васильевны?
— Ага! — торжествующе воскликнул Фросин, который как раз и сдал в прикуп плоского Ивана Петровича или иным образом расплющил его. — Все становится на свои места. Ведь это у вас, Михаил Львович, никакая не Фаина Васильевна, это богоматерь мужского пола, наверное, седьмая икона, украденная Пыпиным. Первый раз вижу икону в виде картежного валета. Во замаскировали!
«Это ж обычный валет, только чуждой нам масти, — подумал двумерный Иван Петрович. — Какое счастье, что я успел поменяться с семеркой. Сейчас все глазели бы на меня, а вскоре всплыла бы истина. Однако подозрения непременно падут — на меня или на того, который притворился трехмерным».
Но воображаемый Иван Петрович ни на что не реагировал, а сидел с гроссмейстерским видом, пристально вглядываясь в свои карты.
Скандала не вышло, а решили, к безусловному неудовольствию Ломацкого, пересдать. Валета чуждой масти попросту выкинули из колоды.
На какой-то миг крестоносному Ивану Петровичу стало жаль эту беспризорную оригинальную карту, однако он ясно понимал, что гораздо приятней тасоваться в общей колоде, чем одиноко валяться на ковре под столом, созерцая весь набор домашних тапочек из арсенала Ломацкого и непонятные значки в противоположных углах собственного плаща. Наоборот, с ясными крестами, многотиражно отпечатанными на глянцевой поверхности, все становилось донельзя прозрачным. Сама собой возникла цель — кого защищать и на кого нападать, какому королю послужить поддержкой, а кому из игроков последней надеждой на неловленный мизер.
«Однако какой же я был масти?» — напряженно соображал Иван Петрович, снова сжатый слегка вспотевшими пальцами Фросина. — И везет же нам с Макаром Викентьевичем друг на друга… Обязательно надо вспомнить, какова пятая масть в нашей колоде. И вообще, стоило ли менять свою неповторимость на бесконечные перемещения в чужих руках, где семерка, как бы ни рыпалась, все равно останется семеркой? С другой стороны, одинокий валет — не велика радость, никогда в козыри не выбиться. Странная масть. Что мне напоминает значок в углу? Ага! Если четыре обычных масти — вроде полноценных арийских сословий где-то в Индии, то я получался вроде неприкасаемого, и наверное, поэтому меня зашвырнули под стол, то есть уже не меня, но все-таки вышвырнули. Значит, это был кастовый значок. Зря семерка согласилась, теперь и улучшенная планировка не принесет ей особого счастья. А вот я уже козырем стал! Молодец Фросин — шесть трефей заказал, немного, но свое отгребет. Как пить дать, на крестоносцах в рай въедет…
