Бывший муж бесцеремонно скидывал дочь с себя и, сунув рисунки в карман потрепанной куртки, заводил одну и ту же песню.
– Лен, мне бы денег, – тянул он. – Ты не думай, я на работу устроился, через месяц получка – я обязательно отдам.
Моя вышедшая на звонок мама поджимала губы и делала знаки глазами: дескать, раз просит – надо дать. Жизнь с мужем-алкоголиком научила ее поистине нечеловеческому терпению и состраданию к сирым и убогим, которому позавидовала бы и мать Тереза. Мама тайком ссужала его пятерками и червонцами, иначе мой бывший давным-давно позабыл бы дорогу к нам. Если же дома оказывалась бабушка, она без разговоров спускала просителя с лестницы.
Бывший муж уходил несолоно хлебавши, и после его ухода вся лестничная клетка пестрела изорванными рисунками Эльки. Минут через десять я выходила с веником, заметала обрывки и сразу выносила мусор на улицу, чтобы дочь, не дай бог, случайно не увидела в ведре то, что осталось от ее подарков. О смерти бывшего сообщила соседка. После зимних каникул мы возвращались из школы, и добрая женщина, догнав нас у подъезда, с деланым сочувствием осведомилась:
– Леночка, не знаешь, где Славу хоронить будут?
И, глядя на мое изумленное лицо, оживилась:
– Как? Разве ты не слышала? Его же нашли за нашим домом. За долги, говорят, убили.
Элька ревела несколько дней, а когда, примерно через месяц, вдруг увидела, как я прощаюсь у парадного с Игорьком, устроила скандал, требуя, чтобы я прогнала его, носила траур и до конца своих дней хранила верность папе. С Игорьком я работала вместе в заводоуправлении и даже в какой-то момент считала его потенциальным женихом, но кавалер мой заявил, что не создан для брака, и дальше банального служебного романчика отношения так и не продвинулись.
Но Элька, в конце концов смирившаяся с утратой отца, через какое-то время уже Игорька рассматривала как того единственного и неповторимого, с кем я обязательно должна связать свою жизнь. А как же иначе? Ведь мы же целовались у подъезда! Моя милая девочка полагала, что любовь может быть одна-единственная и на всю жизнь, и я была бы не матерью, а чудовищем, если бы решилась разрушить ее детское заблуждение. Поэтому я до сих пор и не рассказываю о Костике.
– Ничего не стесняюсь! Кость, не говори глупостей, – отмахнулась я. – Просто еще не время.
Друг недовольно дернул плечом, но, соблюдая приличия, все же проводил меня до дверей.
Дочь я забираю из медицинского института, где она учится на факультете педиатрии. Стать врачом Элька мечтала с раннего детства. Каждый вечер, возвращаясь из садика, мы заходили в аптеку и покупали целый пакет аскорбинки, а на следующее утро Элька раздавала ребятам в своей группе «лекарство от врак и драк». При этом дочь уверяла товарищей, что, съев аскорбинку, они на весь день получили заряд доброты и дружбы. Воспитательница только руками разводила, видя, что с появлением в садике Эльки в группе прекратились ссоры.
После школы дочь, не раздумывая, подала документы в Первый мед и сразу же прошла конкурсный отбор, ибо мастеров спорта охотно принимают во все столичные вузы, а Элька со школы занималась плаванием. И даже достигла в этом виде спорта приличных результатов, став мастером спорта, что и поспособствовало ее дальнейшей карьере. Забирая Эльку из института, я отвожу ее на теннис – это по вторникам и пятницам, а по понедельникам и средам девочка ходит на бальные танцы. В субботу у нас бассейн. После занятий мы обычно заходим в кафе-мороженое, съедаем по шоколадному шарику и возвращаемся домой.
Живем мы у моего дяди, он сам так захотел. Мамин брат – известный пианист Роман Левин, тот самый, о котором на совещании упоминал Константин. Дядя много гастролирует, собирая полные залы по всему миру. Человек он не бедный, и ему не составило большого труда выкупить целый этаж в доходном доме дореволюционной постройки в самом конце Первого Басманного переулка, где прошло их с мамой детство. Да и мое детство тоже прошло в многокомнатной квартире с просторной кухней и высоченными потолками и антресолями, забитыми разными интересными вещами.
