– Дамами? Разве тут не одно тело? Сколько же – два? Как ты определила? – Я бросила косой взгляд на уродливый предмет мебели, где были свалены в кучу изувеченные конечности вперемешку с обрывками одежды и сочащимися кровью ошметками плоти, которые разум отказывался идентифицировать.
Юная Пинк была права, сравнив представшее ее взгляду зрелище с мясными рядами городского рынка. Я сама не раз бывала там и проходила мимо ощипанной дичи и разделанных свиных туш. В Шропшире же мне, как дочке викария, приходилось ухаживать за немощными прихожанами, страдавшими от пролежней или даже умиравшими от гангрены. Я справлюсь и сейчас… если не буду вглядываться слишком пристально.
Ирен указала на причудливый предмет мебели, который почему-то напомнил мне о туфлях на высоких котурнах, которые носили женщины в эпоху Средневековья, чтобы уберечь подол платья от уличных нечистот.
Пожалуй, моего скромного таланта не хватит для описания этой конструкции. Как и говорила Пинк, она напоминала «кресло цирюльника в версальском стиле», но столь извилисто-дикой формы, что его будто купили на базаре гоблинов[22]. Поверхности перетекали одна в другую, словно цепляясь друг за друга резными деревянными усиками. Из обитой тканью верхней части кресла выдавались два подлокотника, но в отличие от обычных кресел эти были загнуты назад. На лицевых углах сиденья торчали сделанные из бронзы скобы.
И поверх этой мешанины дерева, парчи и металла можно было различить обрывки шелковой одежды, из-под которой то тут, то там выглядывали изуродованные части тела, вернее – нескольких тел.
Когда я подняла взгляд от записной книжки, в которой набрасывала краткое описание сцены преступления, лицо Ирен было мрачнее тучи.
– Видишь нижние бронзовые стремена, на уровне пола?
– Да… но почему ты называешь их стременами? Это что – деревянная лошадка? Детская игрушка?
– Недетские тут были игры. – Подруга посмотрела на меня с беспокойством, а затем без предупреждения опустилась на четвереньки на дорогой савонрийский ковер.
– Ирен!
– Нужно тщательно изучить следы, прежде чем вся французская префектура начнет топтаться по уликам, как стадо индийских слонов.
– От тебя ждут настолько детального расследования? – Я с возмущением разглядывала неприличную позу Ирен, частично скрытую баской ее мужского сюртука. – Но зачем?
– Помнишь ли ты случай с отравленным портсигаром в Праге?
– Разумеется. «Подарок» той мерзкой русской.
– А ты заметила, как внимательно мистер Холмс его осматривал, будто само недремлющее око?
– Этот господин уверен, что он и есть Божье око, – буркнула я. – Отпетый богохульник.
– Но благодаря его методу и я смогла обнаружить отравленный шип в футляре портсигара! Обычно я смотрю на мир как на театральную сцену, как бы сверху. Вижу заполненное актерами пространство, отделенное от столь же заполненного зрителями зала лишь подковой авансцены. Зрелище, полное силы и славы, но слишком уж многолюдное. Он же изучает вещи как ученый, через микроскоп своего глаза. Мельчайшие детали могут рассказать ему целую историю. И мы должны поступать так же. Опускайся на колени. Посмотри. Если правильно посветить лампой, на черном фоне ковра можно увидеть отпечатки ног, подобно тому, как на черном бархате платья видны отпечатки пальцев.
Я повиновалась, добавив:
– В подобном месте встать на колени совсем не сложно, Ирен. Молитва здесь нужнее, чем где бы то ни было.
– Пока молишься, Нелл, проверь заодно, нет ли на твоем поясе волшебной линзы.
– Волшебной линзы?
– Увеличительного стекла!
– Не думаю… – Подавленные близостью жуткой картины смерти, едва осмеливаясь дышать, мы принялись рассматривать ворсинки ковра. – Но в мое пенсне вставлены увеличительные стекла.
– Слава богу, что ты близорука! Давай его сюда.
Отцепив пенсне от лифа платья, я протянула его Ирен. Она схватила пенсне, даже не удостоив меня взглядом.
– Ага! – произнесла она через мгновение, приставив стекла к глазам.
– Что такое?
– Пока не знаю. Но что-то тут есть. Нет ли в твоих бездонных карманах какой-нибудь… емкости? И еще – щипчиков или пинцета? Я нашла интересные крошки, которые явно не к месту в такой комнате.
