Нил нашел наконец в себе силы взять черную '59.
Чудо в твоих руках.
— Не тяжелая, как теперешние, — отстранение пробормотал он. — А какого черта! И как бы она могла держать звук…
— Будет держать. Дело решенное, парень. Скажешь мне особое спасибо на альбоме своих лучших хитов.
— Джонни… послушай, я…
— Мне пора, приятель, — с внезапной и какой-то окончательной решительностью отрубил Хемли.
Когда Хемли уходил, в походке его как будто появилась легкость, какой не было раньше. Прямо перед тем, как закрылась дверь, Нил бросил взгляд в зеркало. И с отражением Хемли все было в порядке. Никакого там дурацкого мигания. Джонни в зеркале был совершенно нормальным, и Нил списал бы увиденное на игру света, вот только…
Закрывая за собой дверь, Хемли издал какой-то чудовищный смешок.
— Милый, я никогда не слышала, чтобы ты так играл! Ты прав, тон просто невероятный, — сказала Пэм, когда Нил показал ей пару риффов на черной '59. — Даже с такой низкой громкостью звук просто фантастика! Но, Нил, уже три утра. Почему бы тебе не пойти в постель, милый? Почему бы не поиграть немного на мне? — поддразнила она.
Нил оторвался от гитары ровно настолько, чтобы заметить две вещи: пальцы у него стерты в кровь, поскольку он сильно слишком играл, и Пэм стоит в дверном проеме своей спальни в одном лишь загаре. Золотые волосы, которые она весь вечер носила стянутыми в хвост, сейчас в беспорядке рассыпались по полным грудям. Соски стояли как часовые.
Нил опустил гитару в чехол.
Секс был столь же невероятным, как и музыка, но его будто подпитывала какая-то новая, яростная настойчивость. Пэм почти попросила его остановиться. Почти.
Нил оставил на ней синяки, и когда все было кончено, они не свернулись вместе, не поговорили, как это обычно делали. Нил извинился за то, что сделал ей больно, потом быстро встал и ушел из комнаты. Когда взошло солнце, он все еще, забыв о времени, играл на черной '59.
Пространство за кулисами было так же битком набито, как и сам зал, за стенами которого сотни детишек надеялись добыть у перекупщиков билет на распроданный концерт.
С тех самых пор, как в 1970 году в «Трубадуре» Дага Уэстона в одночасье взошла звезда Элтона Джона, музыкальный мир так еще не гудел. Всего через каких-то одиннадцать недель после того никудышного разогрева зала для «Зип» «Нил Колмик бэнд» подписали крупный контракт на запись альбома и теперь были гвоздем в «Уилтере», старом престижном театре в центре Лос-Анджелеса.
Зал кишел знаменитостями и голливудскими шишками всех мастей — они сейчас беспокойно елозили в креслах в ожидании того, что вот-вот на колоде для рубки мяса перед ними появится новая звезда Мишурного города. Такая аудитория ждет не дождется сказать тебе, что ты лучший из лучших, и разорвет на куски, стоит тебе повернуться к ним спиной. Эти ребята каждые десять минут встают проверить автоответчики; эта стая слишком занята, чтобы высидеть весь концерт.
А простая публика — те, кто наскреб денег на билеты у перекупщиков или сидят на дешевых местах — проявляла отсутствие шика, глазея на устанавливаемые телекамеры и махая как последние ослы передвижной камере видеозаписи, которую как раз везли через толпу. Они думали, их покажут в вечерних новостях. А на деле, если их где и покажут, так это в видеозаписи, какую готовят к выходу живого альбома «Нил Колмик бэнд», ее тоже пишут сегодня вечером.
За сценой Нил тянул время в гримерной. С дырой в «Честнат клаб» у этой было общего только то, что обе назывались «гримерная». Гари и Чак Уилкисы нервно вышагивали по пушистому винно-красному ковру мимо корзин со свежими фруктами и телеграммами от всевозможных лизоблюдов. Нил валялся на кушетке, листая пачку телеграмм и явно наслаждаясь жизнью. На шее у него, как всегда, висела черная '59.
— Нил! — Чак снова глянул на часы. — Мы двадцать минут как должны были быть на сцене!
— Ожидание заставит их только больше желать нашей музыки. — Он взял перебор рифф, не удосужившись поставить звукосниматель. — Они от меня без ума.
— Они без ума от нас, дружок, — напомнил Чак.
— Конечно. От нас. Вы, ребята, идите на сцену, проверьте аппаратуру. Я сейчас приду.
