— Не знаю, Игорь Николаевич. А вы?
И он принялся наливать себе чай. Не в чашку, а прямо в блюдце, очень крепкий чай из заварного чайника. Густого ароматного настоя.
— Есть у меня, Демьяныч, зацепка для поиска. Пуля. Нужно выяснить, у кого здесь карабин имеется.
Пасечник поднес блюдце к губам и причмокнул, раскусывая во рту кусочек сахара.
— Труда это не составит, Игорь Николаевич. Секреты здешние на виду. От своих не скроешь. Тесновато.
— И вы знаете?
— Знаю, да и без меня вам его фамилия известна.
— Догадываюсь, — согласился Мазни.
— Но не Матвей в вас стрелял. Потому что не такой он парень, чтобы карабин в лесу бросить.
— Бросить?
— Именно. Привелось мне той тропкой ехать утречком. Гляжу, стоит винтовка, к дереву прислоненная. Бесхозная.
«Прислоненная к дереву! Любопытная аккуратность».
— Что же вы с ней сделали?
— Как что? Отвез Матвею.
Мазину стало досадно. Подтвердилась простая и бесплодная версия. Похожая на мираж, проплывший заманчиво по горизонту. Филипенко не стрелял, Валерий не стрелял, Демьяныч тоже. Остаются Олег и Кушнарев. Впрочем, почему он списал первую тройку? Матвей мог пожертвовать карабином, чтобы отвести от себя тяжкое обвинение, Валерии мог подсунуть оружие на пути пасечника и наблюдать из кустов, как тот среагирует. Да и сам Демьяныч… Хотя его психологическое алиби выглядит наиболее убедительно.
— Откуда ж мне было знать, что из этого ружья на вас покушались? Вот и доставил хозяину. Еще чайку позволите?
Мазин подвинул пустой стакан.
— Налейте. Вы здесь, значит, обитатель не постоянный?
— Временный. Пчелок подкормиться вывез.
— Калугина давно знали?
— Что вы! — покачал головой пасечник, снисходя к простодушию собеседника. — Откуда мне такого человека знать? В Тригорске по случаю пришлось познакомиться. Медок у меня Михал Михалыч брал. Он там в санатории лечился. Понравился ему мед, беседовать стали. Он и посоветовал пчел сюда на лето вывозить. Место тут подходящее. И народ любопытный.
— А вы любитель понаблюдать за людьми?
— Есть грех, Игорь Николаевич.
Пасечник часто и охотно называл Мазина по имени и отчеству, твердо и отчетливо выговаривая оба слова.
— Поделитесь, Демьяныч.
— Да о покойнике мы с вами уже рассказывали, и о Валерии с Мариной Викторовной. — Два последних имени прозвучали вместе, случайно или преднамеренно объединенные. — А других вы сами знаете: друг ваш Борис Михайлович, Филипенко — лихой человек.
— Лихой?
— Вот именно. Не уважаю я людей, которым живую тварь жизни лишить ничего не стоит. Да еще бахвалится. По-настоящему, зачем эта охота? Государство обеспечивает, в магазине продукты продаются, зачем же живодерствовать? Тем более заказник, природа Советской властью охраняется. А он, вишь, пушку какую завел и стреляет.
— Однако карабин вы ему вернули.
— Это, Игорь Николаевич, вопрос другой. Людей не переделаешь. Осудить я Матвея могу, а переделать не в силах. Если уж природа подогнала характер, с тем и помрешь. Горячий егерь, обидчивый, непростительный, а уж такой есть. Отбери у него карабин, другой заведет, а стрелять не перестанет.
— И по людям может?
— Охота все ж и человекоубийство — вещи разные.
— Несомненно. А что про Олега скажете?
— С неделю всего как в поселке объявился. Замкнутый парень. Гордец. С чего бы это, Игорь Николаевич, молодежь такая пошла? Вроде мы, старые люди, обидели их чем. Предками называют, за первобытных людей считают, вроде обезьян, от которых они, человеки, произошли. А вся цена этим человекам — что машинками разными обзавелись: один мотоцикл гоняет, другой магнитофон крутит. Да так к этому барахлу прикипают, что ни мать, ни отец на дороге не становись. А уж чужого враз стопчут.
— И Олег вам таким показался?
— Не скажу. В себе парень. Что-то ищет, рыщет…
— Он искал самолет, который обнаружил Филипенко.
Демьяныч почесал худой, покрытый короткими, выцветшими волосками затылок.
— Зачем ему самолет?
— Он журналист, хочет написать о погибших летчиках.
— Вот оно что… Ну, вроде я вам обо всех рассказал.
— Про Кушнарева не говорили.
— Что про него скажешь? Ближайший друг считался…
«Считался… казался… вроде бы…» А на самом деле? Кто есть кто в действительности?
