Ввиду всего сказанного, религиозная направленность в квакерской школе полностью отсутствовала, что очень устраивало дипломатов, придерживавшихся различных конфессий. И потому они нередко для своих детей выбирали именно эту школу. В мое время она была весьма скромной, с небольшим числом учащихся. Но со временем разрослась и стала очень популярной. Достаточно сказать, что сейчас в ней учится дочь президента Клинтона. В последние годы, наезжая по каким-либо делам в Штаты, я не раз посещал свою школу. Однажды даже выступил там с лекцией о российско-китайских отношениях, а в мае 1997 года мне, по приглашению руководства школы, посчастливилось побывать в Вашингтоне на юбилее школы и встретить там некоторых своих однокашников. Вместе мы помянули добрым словом нашу классную руководительницу мисс Райт. Она была, пожалуй, лучше всех учителей, у которых мне довелось учиться в течение школьных лет. Она привила мне интерес к литературе и истории, и я тогда даже решил, что изучение литературы – это мое истинное призвание. Именно поэтому по возвращении в Москву я поступил в Институт философии, литературы и истории (ИФЛИ).
Как потом оказалось, учеба в Вашингтоне послужила своего рода тренировкой для моей будущей дипломатической работы, хотя в те годы никакого вкуса к ней я не испытывал. А тренировка состояла в том, что, когда на уроках общественных наук возникал какой-нибудь вопрос, касающийся Советского Союза, мисс Райт обычно говорила: «Давайте попросим Олега сказать, что думает по этому поводу он сам». И мне приходилось, худо-бедно, объяснять позицию своей страны. К сожалению, как я потом узнал, мисс Райт плохо кончила. Она пристрастилась к спиртному и однажды явилась на урок, как говорится, «не в форме», за что была тут же уволена. Что с ней стало потом, никто мне толком ответить не смог.
Учиться в школе было интересно и приятно. У меня установились хорошие отношения с товарищами по классу, появились даже друзья. В выпускном классе меня избрали президентом, по-нашему – старостой. И еще – одним из редакторов школьного журнала, который выпускали раз в квартал. Не избежал я и того, что обычно случается в этом возрасте: начал ухаживать за одной девочкой из нашего класса. Узнав об этом, отец как бы между прочим однажды спросил меня: «Ты не забыл, что нам надо будет возвращаться в Москву?» Вообще-то в нашей семье «воспитывать» было не принято. Поэтому вопрос отца я воспринял всерьез.
Но вернусь к большой политике.
Ясное лето советско-американских отношений стало постепенно переходить в осень с ее дождями, ветрами и туманами. Для этого было несколько причин. Прежде всего в отношениях между двумя странами появились серьезные проблемы, что само по себе нормально, но они нередко раздувались чиновниками из Государственного департамента, которым пришлось не по душе сближение с Советским Союзом. Эти негативные тенденции усиливались из-за роста изоляционистских настроений, желания держаться в стороне от иностранных конфликтов. В обстановке 30-х годов это играло на руку странам-агрессорам – Германии, Японии, Италии. Наконец все явственнее стала просматриваться изнанка жизни в Советском Союзе с ее все еще низким уровнем, перебоями в снабжении и конечно же репрессиями, которые начали расцветать буйным цветом.
Первый серьезный конфликт возник вскоре после открытия посольства. Это был вопрос долгов и взаимных финансовых претензий. Во время пребывания Литвинова в Вашингтоне не удалось окончательно договориться по этому вопросу. Возможно, потому, что обе стороны торопились объявить о главном политическом результате переговоров – установлении дипломатических отношений. Что касается финансовых претензий, то дело ограничилось отдельным коммюнике, в котором констатировалось, что советское правительство согласно уплатить долг правительства Керенского в сумме не менее 75 миллионов долларов. При этом оно отказывалось от претензий, обусловленных пребыванием американских вооруженных сил в Сибири в 1918 году. Соединенные Штаты, со своей стороны, выразили согласие предоставить СССР солидный заем сроком на 20 лет.