Мой приказ о наступлении на укрепрайон войска калганского направления получили поздно вечером. В подразделениях немедленно состоялись партийно-комсомольские, [91] а где позволяла обстановка, и общие собрания. От бойцов не скрывали трудностей, которые их ожидают. Да они и не боялись трудностей. Цеденбал рассказывал мне потом, что на собраниях, где ему довелось присутствовать, люди просили об одном: назначить их на самый опасный участок. Многие из них тут же подавали заявления с просьбой о приеме в партию.
***
18 августа в передовые части подвезли горючее. Выполняя приказ, подвижная мотомехгруппа выдвинулась километров на 15 южнее Джанбэя, непосредственно к «равнине смерти».
Ночью, накануне, поисковые партии произвели разведку и установили, что обходных путей на Калган нет. Слабых мест в обороне противника не обнаружили. Вдоль всего Калганского тракта вплоть до города Шеньвэйтайкоу тянулась цепь дотов и дзотов, усиленных инженерными заграждениями. Местность вне тракта оказалась труднопроходимой для транспорта. Разведка установила также, что противник подбрасывает на автомашинах из Калгана пехоту, артиллерийские и минометные подразделения.
Чтобы выявить вражескую систему обороны, мы провели разведку боем. Утром 18 августа укрепрайон атаковали два полка 27-й механизированной бригады: 1-й мотострелковый полк – вдоль тракта, а 3-й – левее, прямо по бездорожью.
Наступление затруднил проливной дождь. Тем не менее к исходу дня штурмовые группы преодолели противотанковый ров и вплотную приблизились к дотам.
Командир правофланговой роты 1-го полка капитан Сузанский направил один взвод в обход дота и блокировал его. После того как огонь приданных ему орудий разрушил амбразуры, дот был взят. Этот случай показал, что маневренные штурмовые группы успешно могут бороться против дотов и дзотов и разрушать систему обороны укрепрайона.
В ходе боя удалось вскрыть характер обороны противника. По существу, Калганский укрепрайон представлял собой систему трех взаимосвязанных узлов сопротивления, огневая мощь которых была направлена на северо-запад. Центральный узел, прикрывавший Калганский тракт, занимал участок в шесть километров по [92] фронту и три километра в глубину, а с флангов прикрывался огнем соседних узлов.
Разделив укрепрайон на участки наблюдения, разведчики нанесли на карту его огневую систему. Были выявлены все артиллерийские и пулеметные дзоты и доты и в основном все оборонительные заграждения и препятствия.
В полдень, в самый разгар боя, монгольские разведчики, укрывшиеся со стереотрубой за пирамидой из камней, заметили человека, ползущего в нашу сторону. Время от времени из дзота раздавались короткие очереди, и тогда человек прижимался к земле. Улучив момент, когда пулемет замолчал, человек вскочил и опрометью пробежал несколько десятков метров, отделявших его от каменной пирамиды.
Тут он и попал прямо в руки монгольских наблюдателей.
– Моя ваша есть… – лепетал японский солдат на ломаном русском языке. – Японии офисер сепная пса, парапойца…
Цирики ничего не поняли и повели промокшего до нитки перебежчика к командиру роты. Затем японца доставили к начальнику разведки 27-й бригады В. И. Салаурову.
Фудзикава, так звали перебежчика, рассказал, что когда-то жил на Сахалине, и поэтому кое-что понимает по-русски. В последнее время он служил денщиком у начальника опорного пункта – известного самодура и пьяницы. Офицер издевался над своим денщиком и часто без всякой причины избивал, называя его не иначе как старой собакой.
Фудзикава показал нашим солдатам два прохода между минными полями и более безопасный путь к траншее, которая вела к трем дотам с тыла.
Перебежчику предложили мяса и хлеба. От мяса он решительно отказался, но, когда увидел связку сушеной рыбы и котелок рисовой каши, сразу просиял.
Итак, если верить перебежчику, ключ к центральному узлу сопротивления был в наших руках. Штурмовые группы имели возможность ворваться в траншею и захватить два-три дота. А затем, словно пройдя главный шлюз, поток штурмующих воинов хлынет во все каналы укрепрайона. [93]
