— Спать, Ватсон, спать, — сказал он. — Я чувствую, что завтра нам потребуется много сил.
Я облегченно вздохнул. Не то чтобы слова Холмса о каких-то загадочных обстоятельствах показались мне серьезными — на мой взгляд, заметка представляла собою дурно написанное известие о вполне ясном деле. Но меня очень беспокоили взгляды, которые в последнее время мой друг бросал на каминную полку, где когда-то лежал несессер с ампулами кокаина. При этом, погружаясь в глубокую задумчивость, граничившую с оцепенением, он то и дело совершал пальцами движения, будто набирал шприц. Я полагал, что Шерлок Холмс избавился от пагубной привычки, но столь длительный период вынужденного безделья мог вновь вызвать болезненный интерес к наркотикам. Так что — лучше уж расследовать банальный несчастный случай. С этой мыслью я тоже ушел в свою спальню и вскоре заснул, что называется, сном младенца.
Утром Холмс едва дал мне окончить завтрак: «Поторапливайтесь, Ватсон, поторапливайтесь!» — так что на месте происшествия мы оказались не позднее семи часов. Тотенхейм Корт-роуд, где произошел несчастный случай с русским эмигрантом, находилась недалеко от Бейкер-стрит и оказалась вполне заурядной улицей. От большинства прочих она отличалась проложенными посередине мостовой рельсами. Признаюсь, я не принимал всерьез подозрения моего друга, предпочитая просто насладиться последними деньками хорошей погоды, посланными не иначе как по чьему-то недосмотру. Будучи уверен, что и Холмс вскорости убедится в обыденности происшедшего, я молча наблюдал, ожидая, когда он повернется ко мне, разочарованно разведет руками и скажет: «Вы правы, Ватсон, нам здесь делать нечего».
Но вместо этого лицо великого сыщика становилось все более озабоченным. Он внимательно осмотрел весь трамвайной путь — от одного угла до второго, бросая по временам взгляды на трехэтажные дома с фонарями, придававшие Тотенхейм Корт-роуд вид не лондонской, а скорее провинциальной улицы.
Более всего Холмса заинтересовал отрезок пути в пяти-шести футах от угла. Тут трамвай поворачивал. Этот изгиб он обследовал с особой тщательностью, присев на корточки и воспользовавшись лупой.
— Холмс, — сказал я, — вы, видимо, забыли: вчера прошел дождь. Если вы ищете какие-то следы, боюсь, ничего не выйдет.
Мой друг, не отвечая, спрятал лупу, извлек из кармана белый носовой платок, сложил его и осторожно опустил в узкую щель, отделявшую рельс от камней мостовой. После этого рассмотрел платок с помощью лупы.
— Ну-ка, Ватсон, — он протянул мне оба предмета, — взгляните. Что вы на это скажете?
Я, сколько ни старался, не увидел ничего, кроме грязи.
— Ватсон, Ватсон! — Холмс покачал головой. — Обратите внимание: мельчайшие крупинки стекла и крохотные следы какого-то жира. Судя по всему, именно в этом месте все и случилось. Какой вывод можно сделать из этого?
Я молча пожал плечами.
— Хорошо, — терпеливо произнес сыщик. — Обратите внимание: здесь поворот, а потому внешний рельс проложен существенно выше внутреннего. Видите? Кстати говоря, железнодорожные пути прокладывают таким же образом… Так вот, благодаря этой разнице зазор между мостовой и внешним рельсом достаточно велик, а потому, несмотря на прошедший дождь, эти следы говорят о том, что произошло здесь несколько раньше. Например, в день расследуемого нами происшествия.
— И что же произошло? — спросил я, молча проглотив слово «расследуемого».
— Кто-то разбил здесь стеклянный сосуд с маслянистой жидкостью, — объяснил Холмс. — Вот вам и ответ на мой вчерашний вопрос: почему господин Раковски не сделал шаг назад или не попытался перебежать дорогу в виду приближавшегося трамвая. Рельсы были скользкими, он, очевидно, потерял равновесие. И произошла известная нам трагедия… Правда, если мы не ошиблись в определении места гибели, — добавил он, окидывая окрестности цепким взглядом. — Впрочем, сейчас мы это уточним, — и он направился к стайке мальчишек в возрасте от семи до двенадцати лет, с большим интересом наблюдавших за действиями, совершаемыми двумя почтенными джентльменами. Я последовал за Холмсом. Подойдя к ребятам, мой друг серьезным голосом спросил:
