А дальше, как утверждала аспирантка профессора Толкунова, дела у Джи-ламы пошли на славу. Больше десяти лет его отряды терроризировали Центральную Азию. Верхом на неизменном белом верблюде, с маузером в одной руке и коралловыми четками в другой, он мог появиться где угодно — от Индии до озера Байкал и от предгорий Памира до Кореи. И всюду, где он появлялся, тут же устраивались жуткие жертвоприношения кровавым буддийским богам, во время которых год от года все больше расходившийся Джи-лама собственноручно сдирал с пленников кожу и пил еще теплую человеческую кровь.
Те, кто встречался с Джи-ламой в этот период его жизни и по странной случайности остался после этой встречи в живых, вспоминали позже, что был он абсолютно неуязвим в бою, потрясающе образован и столь же потрясающе жесток.
Николай Рерих, состоящий с Джи-ламой в личной переписке, рассказывал, что по национальности тот был тибетцем, молодость провел при дворе Далай-ламы XIII и именно там в совершенстве овладел всеми тайнами буддийской мистики. Где-то в Лхасе, столице Тибета, как писал Рерих, он встретился с последними учителями древней школы тибетских тантристов «нъинг-ма», от которых узнал о подробностях культа Махакалы и которые напоили его таинственным отваром из тысячи одного гриба, дарующим бессмертие и победу в боях.
Адъютант же адмирала Колчака, Петр Седов, рука об руку с Джи-ламой громивший отряды комиссара Сергея Лазо, наоборот, утверждал в своих мемуарах, что лама был калмык, подданный российской короны и обучался в Петербургском императорском университете («Уж не у профессора ли Толкунова?» — мелькнуло у меня в голове). Как писал адъютант, лама мог вечер напролет цитировать отрывки из «Бориса Годунова» по-русски и «Гамлета» на языке Шекспира.
Как бы то ни было, тибетцы знали точно: Джи-лама, неизвестно откуда взявшийся и неизвестно куда время от времени пропадавший, — не кто иной, как спустившийся на землю бог-мститель Махакала. Даже известия о начале Первой мировой войны, а затем русской революции они восприняли не иначе как сообщение о том, что далекие северные владыки напуганы отрядами Джи-ламы до такой степени, что устраивают в своих европах и америках черт-те что, лишь бы спастись от его вездесущего гнева.
К началу 1920-х годов Джи-лама если и не восстановил империю Чингисхана, то сумел объединить под своей рукой земли вокруг пустыни Черная Гоби, оттяпав значительные куски и у Китая, и у России. О его столице, крепости-монастыре Юм-бейсе, кочевники слагали не просто легенды — эпические поэмы. Говорили, например, что только на украшение главного зала его дворца ушло несколько ведер бриллиантов чистой воды. И чуть ли не гектар хорошо выделанной человеческой кожи. В подземных лабиринтах Юм-бейсе сидели, по слухам, дикие барсы, на которых хозяин был не прочь поохотиться, и тут же рядом — несчастные пленники, над которыми тибетские ламы проводили свои до заикания пугающие редких европейских путешественников ритуалы.
Долго так продолжаться, понятное дело, не могло. Оправившись от неразберихи Гражданской войны и интервенции, большевики начали мало-помалу прибирать к рукам территории бывшей Российской империи. К 1924 году руки дошли и до Центральной Азии. Власть монгольского богдыхана, оплота «желтой веры», как-то сама собой оказалась в руках Народно-революционного правительства, а тому делить власть со всякими неизвестно откуда взявшимися Джи-ламами было не к лицу. Очень быстро оказалось, что Джи-лама есть не кто иной, как враг трудолюбивого тибетского народа и — более того! — агент Китая, а значит, подлежит немедленному уничтожению. Золотые денечки Джи-ламы кончились, но сам он об этом еще не знал.
В 27-й день 8-й луны года черной водяной собаки по старинному лунному календарю, а проще говоря — 10 октября 1924 года, в ворота Юм-бейсе постучали. Выглянувший охранник обнаружил, что перед ним стоят чуть ли не полтысячи буддийских монахов, идущих на поклонение в монастыри Тибета. Где уж было догадаться наивному степняку, что, облаченные в малиновые плащи, перед ним стоят лучшие бойцы 18-го Особого батальона Народно-освободительной армии МНР. Отвесив мудрым ламам земной поклон, привратник бросился открывать ворота.
