Так и доставил коньячок в целости. Чемодан у приятеля в прихожей поставил. Дома только дочка его была, школьница.
– Папа, – говорит, – скоро придет. Вы посидите, дядя Вася, я к подружке сбегаю за уроками.
Делать нечего, жду кореша.
Квартира у него новая, кооператив, есть где разгуляться. Тюль на окнах. Мебель чешская. В буфете за стеклом – рюмки разные блестят, ножки у них, как соломинки, в руки взять боязно. Я до такой посуды не больно охоч. Стакан надежней, и размер другой. Может, только для форса…
Покрутился я по квартире, кухню проведал, ванную тоже. Тут мне мысля: чего, думаю, впустую время терять, устрою банный день. С дороги не грех бы помылиться.
Но ванна зачем-то фанерой накрыта, без зазора. Поднял фанеру, смотрю, в самой ванне воды полно. Должно быть, запас держат для разной нужды. Нам не в новину – и в нашем городе эта катавасия: дают воду утром и вечером, а весь день из крана один воздух свищет. Видать, здесь та же система.
Кран проверил – напор нормальный, скупаться можно.
Выпустил из ванны застойную воду – всю до последней капли. Под горячий душ пристроился. В дороге меня сквозняк пробрал, нос заложило. Решил, хворь кипятком гнать. Попарился, как рак вареный.
Потом, понятно, затычку на место и опять полную ванну набурил, про запас. Фанерой накрыл, как было.
Наконец, хозяин явился. Рад, с порога на весь дом шумит:
– Васята-а-а! Вот это гость, едят тебя блохи!..
Обнялись, похлопали друг дружку, за жизнь спрашиваю.
– Жизнь стала лучше, но – короче, шея – длиннее, но тоньше!
Смеется – у самого загривок, что у борова.
Не успел разговор настроиться как следует, а он торопит:
– Пока моей благоверной нет, давай сообразим по чарке.
Подумал: без хозяйки пировать – плохая примета, не любят бабы эту самодеятельность. Но ему виднее. С другой стороны, спрашивается, чего тянуть: как-никак, друг приехал, не ханыга. Не каждый день встречаемся, да и про Шевцова вспомним заодно.
Увидел кореш мой коньяк, смехом зашелся.
– Ух ты! Целую поллитру приволок? – хрипит, по ляжкам себя колотит.
Невдомек, что за причуда его веселит, но виду не подаю, тоже дуриком лыблюсь.
Кончил он щеками трясти, отдышался.
– Не в обиду, Вася, но мне твой бутылек, как мерину – кобыла. Капля в море. Понял – нет? Пошли, ты свой человек… Пошли.
И тащит меня в ванную.
– Что это, как думаешь?
– Ванна, – отвечаю, – чтоб мыться.
Снял он фанеру.
– Верно, Василий, мыслишь. Правильной дорогой, товарищ! А это что, по-твоему?
– Известно, – говорю, – вода.
– Вот здесь ты, мальчик, промахнулся. Не вода это, а водка! Чистый градус. Полная ванна водочки, а! Слышал небось, говорят, реформа…
А я ничего не слышу. Видимость есть, как он рот разевает, а слов нет. Может, он про реформу, про новые цены, а я стою, тюха-матюха, ноль интереса, все мимо. Только дышу.
Вернулись в комнату, он доволен, глаза сияют:
– Это, – говорит, – «Московская», с винтом. Пробка там особая – винтовая. Запах минимальный. Классная вещь! Не то что «бескозырка»: та шибанет – уже косой. Конечно, и с винтом – это еще далеко до «Черноголовки». Но ее не достать. Как ни старался. «Черноголовка» в самые верха идет. Говорят, даже в Кремле не всем перепадает. Ну что, удивил тебя?
Я головой киваю, а у самого вертится: погоди, еще удивишься…
А ему хоть бы хны! От радости сознание не работает, одна забота – салат организовать. Шурует в холодильнике, а там ничего подходящего нет. Мне-то что? У меня сердце вовсю колошматит, вопросы загадывает. Дружок, подлец, знать не знает, пожрать готовится, может, рядом человек гибнет – это его не печет.
Но от его закусочных хлопот у меня догадка вспыхнула. Говорю: ты покуда хлебец настругаешь, я мигом в продмаг, за консервами, до трех считай – я здесь. Убедил. Добро, чемодан в прихожей стоял, ухватил его и – ходу!
