– Ты что… мать твою душу, роман читаешь? Не помнишь, как было!..
И – понес! Руками размахался, боюсь, сгоряча по шее мне накостыляет или кондрашка его перекосит. Я одно слово вставил: мол, пошутил… А он пуще взвился:
– С кем? С прокурором? Брачное свидетельство подделать – это что, шутка? Подлог документа! Да за такой юмор знаешь какой срок припаяют?! И Стефа, учти, передачи носить не станет! Ты об этом думал своей дырявой тыквой?
– За что срок? – спрашиваю.
– За то, что вор!
Я божусь: не крал, баба сама дарила, а он – свое:
– Ты не просто ворюга, – кричит, – ты хищник, волчья натура! Ну выцыганил пару курей, хрен с ним! – так нет, мало ему, все подчистую унес: и гусей, и свинью, и еще чего… Одного кота на хозяйстве оставил, удивительно, что кота не сожрал…
Я, конечно, возражаю: не о свинье речь – то было порося молочное, недоразвитое.
– Сам ты недоразвитый… Артист! Только и развился, что женилку отрастил. Предупреждал ведь: брось эти фокусы, не играй с огнем! Где ж твое слово, вахлак? С тобой нянчились, семью жалели, а сейчас – всё, баста, пиши заявление, с глаз долой!
Слушаю его, а сам насчет очереди гадаю. У кассирши время выйдет – и я в пиковом положении. Все воскресенье пойдет насмарку. Стефка без отбоя тыркать будет, на поворотах не тормозит. Игнат, смотрю, не думает закругляться, кипяток в нем булькает, аж пар идет.
Пора, думаю, слинять. Как говорит Долинский: лучше маленькая рыбка, чем большой таракан.
Скривил я рожу, в кресле корчусь.
– Извини, – говорю, – Игнатьич, у меня от этих расстройств живот ослаб. Не выдержу, сейчас обделаюсь. Как бы кабинет тебе не загадить…
И – бегом к двери, на полусогнутых, за ремень держусь. У Игната, должно быть, слова к языку примерзли.
Только зря торопился. На кассе пломба.
Добро еще, хлопцы во дворе задержались, Федя и Сашко. Занял у каждого по пятерке, и подались к Фиме в подвал.
А там толкотня, без мыла не пролезть. Хорошо, народ гаражный – сдвинулись, потеснились, и мы уже при деле, и всякие турботы за бортом.
Я про Чапая начал – как Васыльваныча в Генштаб принимали за трояк. Потом на Сталина перекинулись. Сашко лагерные байки травил. А когда о работе завели, каждый свои обиды вспомнил. Но не бузили, тихо-мирно посидели, пока Фима не стал стаканы со стола собирать.
Я лично не набрался. Слегка был подшофе, не больше.
Небо уже в темень ушло, когда с хлопцами распрощались. Нам с Федей по пути. Возле дома говорю ему:
– Покури здесь. Если шуметь будет, к тебе ночевать пойду.
Так лучше, думал.
Придержал дверь на весу, – когда дом спит, от нее скрип на три этажа, – тихонько бочком прошел. Не успел ботинки снять, свет зажигается, выходит Стефка, ночной горшок от Андрюшки несет. Уставилась на меня как пугало, молчит. Я к ней по-человечески, без скандала, мол, в гараже запаску монтировал, задержался, а зарплату в понедельник обещали…
Она ни слова в ответ, подошла и горшок на голову мне надела. Как шляпу.
Я, конечно, расстроился. Хоть от родного дитя, и сикает он, что воробей, но все равно обидно. Не ожидал такого отношения.
– Чего хулиганишь? – спрашиваю.
А в ней нечистая сила бушует. Схватила в углу какой-то дрын, как двинет меня по кумполу! Счастье, что горшок железный, иначе был бы в доме свежий покойник.
– Ах ты, чума! – из-под горшка кричу.
Хочу врезать за такую встречу, но не получается. Горшок от удара на уши налез, туго сидит, будто припаян.
Это сейчас так складно выходит, а в том мокром положении у меня разума не было, один черный туман. Кинулся сгоряча вперед – и враз кулаки о стенку ссадил. Размахался напропалую Стефку достичь, но все мимо. Без толку грохот устраиваю. Каждый косяк, каждый угол меня пинает. Тычусь по квартире, как слепое котя, только калечусь. Под ногами стекло битое…
Я Стефку на звук ловлю, а она, змея, за спиной спрашивает:
– Как дела, жених?
Значит, донесли уже, раззвонили о письме в гараж. А может, про другой левый заезд пронюхала, у них, мокрохвосток, эта служба четко поставлена. Но мне плевать. У меня в глазах темень и на душе обида. Головой мотаю, горшок стянуть не могу.
Чистый кошмар!..
Слышу, Андрюшка ревет-заходится. Жалко пацана. Чувствую, пора кончать балаган. А с благоверной я потом посчитаюсь, отольется ей эта потеха. Но как вылезти из горшка, не соображу.
