Наблюдая за развитием их противостояния, даже не верится, что во время выборов в Манчестере в апреле 1908 года Уэллс поддержал члена Либеральной партии, написав в Daily News статью «Почему социалисты должны голосовать за мистера Черчилля». Прошло чуть более десяти лет, и два умнейших человека эпохи скрестили шпаги по поводу социального строя и политического режима, который установился в трех тысячах километров от их страны.
В сентябре 1920 года Уэллс второй раз посетит Россию[68]. Он встретится с Лениным, а свои впечатления о молодой Советской республике опишет в серии статей, которые опубликует The Sunday Express. По возвращении на родину эти статьи будут собраны и изданы в виде отдельной книги «Россия во мгле».
В декабре того же 1920 года на страницах той же газеты Черчилль опубликует развернутую статью, в которой подвергнет критике предложения и выводы Герберта Уэллса относительно потенциала и перспектив коммунистического строя. Ответ Уэллса появится на страницах The Sunday Express через неделю. Не ограничиваясь обсуждением вопросов по существу, автор «Человека-невидимки» перейдет на личности (чего не был чужд и его оппонент): «Я не могу назвать себя анти-Черчиллем. Я знаю мистера Черчилля, возможно, уже дюжину лет, и у него есть много качеств, вызывающих у меня симпатию. Он обладает живым воображением, что является редкостью среди политиков. Кроме того, он необыкновенно занятен как личность. Но при всем этом я вынужден признаться, что меня немало расстраивает тот факт, что он будет занимать какой-либо министерский пост в настоящее время. Я бы пожелал, чтобы он больше никогда не возглавлял ни одно ведомство. Без него правительство будет выглядеть более серьезным. Я не считаю, что его уход из политики будет большой трагедией. Мистер Черчилль человек многих талантов. Например, он прекрасный художник»[69].
Обменом статей их спор не закончился. В 1923 году Уэллс опубликует роман «Люди как боги», в котором представит Черчилля в образе военного министра Руперта Кэтскилла – «решительного рыжеватого человека в сером цилиндре с черной лентой, прославленном карикатуристами», героя с «маленькой наполеоновской фигурой». «Он умел облечь свои мысли в удачные фразы с той искрой фантазии, которая сходит за красноречие. Он прожил чрезвычайно романтичную жизнь. Он не раз доблестно сражался на войне. Его взяли в плен, а он бежал вопреки всем трудностям». В представлении Кэтскилла: «Жизнь на Земле полна опасностей, боли и тревог, полна даже страданий, горестей и бед, но кроме того – а вернее, благодаря этому, – она включает в себя упоительные мгновения полного напряжения сил, надежд, радостных неожиданностей, опасений и свершений, каких не может дать упорядоченная жизнь Утопии[70]. „Вы покончили с противоречиями и нуждой. Но не покончили ли вы тем самым с живыми и трепещущими проявлениями жизни?“».
Если говорить не о мировоззрении, а о личности политика глазами писателя, то Уэллс характеризует Черчилля-Кэтскилла как человека, «склонного к авантюрам», «страдающего избытком воображения» и «считающего, что несуществующее может существовать». «Его буйное воображение принесло смерть тысячам людей», – заявляет Уэллс, обращая внимание на «неизлечимое тяготение ко всяким фантастическим предприятиям» своего героя-современника. Именно в уста Кэтскилла он вкладывает следующую реплику: «На этой узенькой скале, на территории в одну квадратную милю, должна решиться судьба двух миров! Сейчас не время для малодушия и для расслабляющей осторожности. Быстро выработать план – и немедленно действовать!» «Порой мне кажется, что для нас всех было бы лучше, если бы он начал писать фантастические романы вместо того, чтобы пытаться воплощать их сюжеты в жизнь», – говорит автор словами одного из своих героев[71].
Зачем Уэллс перенес образ Черчилля в свой роман? Вряд ли только потому, чтобы продолжить дискуссию на политическую тему. Для этого ему вполне достаточно было газетных полос, на которых он чувствовал себя не менее уверенно, чем его оппонент-политик. Причина крылась в другом. Уэллс, хотя и не принимал личность Черчилля целиком, попал под обаяние его выдающихся личных качеств. Он признавал его смелость и харизму, а также – воображение, полагая при этом, что при таких способностях, при более терпеливом поведении и более взвешенных оценках, а также уме, акцентируемом не на военной тематике, а на решении социальных вопросов, Черчилль мог бы стать еще более привлекательным, по-настоящему ценным и достойным не только восхищения, но и уважения
