Она переключилась на вторую картину, ту, что с ракушками. Тут ошибка исключалась, это определенно были ракушки, окруженные букетами из цветов и папоротника. Альва внимательно вгляделась в цветы. Гвоздики — это она знала точно, потому что читала в библиотеке книги по ботанике. Их нежно-розовые и темно-красные лепестки рябили и сворачивались в воронки. Хотя один из цветков выглядел как-то странно.
Альва взяла на полке увеличительное стекло и снова улеглась перед картинами. Глядя сквозь лупу, она уставилась на этот цветок.
Внутри гвоздики была изображена буква «З». Альва осмотрела с лупой и все остальное на картине, но больше ничего не обнаружила.
Она повернулась к третьему полотну. Ее дыхание участилось.
Держа увеличительное стекло над радужным треугольником, Альва не успела хорошенько над ним поразмыслить, потому что ее обуяло странное ощущение. Она села. Возможно, она просто увидела, как что-то мелькнуло за окном, например ворона, которая опустилась на подоконник и снова вспорхнула с него. Такие вещи вечно замечаешь лишь краем глаза, но они оставляют после себя неприятное чувство.
Альва опять переключилась на картины, но по спине снова пробежали все те же леденящие мурашки. Обернувшись, она осмотрела комнату. Встала, покачнувшись.
— Ау?! — крикнула она в сторону прихожей, но колокольчик у входной двери не звонил. К тому же она знала, что Ваньи и сестер не будет еще несколько часов.
Девочка снова выглянула в прихожую. Там было темновато, уже наступили сумерки, а она еще не включила свет. Она повернула выключатель, и прихожая внезапно осветилась. Альва двинулась дальше, в гостиную.
На улице свистел ветер, и было слышно, как от него дребезжит в вентиляционных шахтах. В них гудело и пело, и Альва выключила звук телевизора, по которому в это время передавали репортаж с выставки.
Одна из картин над диваном висела криво, и Альва поправила ее. Резкий запах краски ударил девочке в нос.
Она продолжила обход квартиры. В комнате сестер царил беспорядок, повсюду валялись журналы, диванные подушки, одежда и блеск для губ. Ступая на свободные от вещей места, она подошла к комоду и подняла с него спортивный топик. Блестящая ткань на ощупь казалась очень странной. Ей бы не захотелось надеть нечто подобное.
Альва шла через кухню, и ее не оставляло неприятное чувство. Она включила свет над буфетом и принялась бессистемно открывать дверцы. Она не знала, что ищет, и в результате не нашла ничего. В шкафчиках и ящиках не оказалось ничего необычного. Однако она все равно продолжала поиски, проводя пальцами по поверхности и стыкам мебели.
— Бабушка, это ты? — прошептала Альва тихим, слабым голосом. Потом добавила громче: — Я ничего не боюсь.
* * *
Он связал ее, зажимая нос и рот своей грубой ладонью. Она сидела на металлическом стуле с кожаными ремнями вокруг запястий и лодыжек. Подвал был сырым, с белеными стенами, и с потолка временами начинало капать что-то зеленое и склизкое.
В комнате она была не одна. Вдоль стен стояли дети, двадцать или около того. Она не видела их лиц, но они были маленькими, примерно лет пяти. Все они повернулись лицом к стенам, уперевшись руками в их белую поверхность. Там, где между стоящими детьми можно было разглядеть стену, она видела маленькие отпечатки ладоней — черные, резко контрастирующие с белой краской.
Она не видела его лица. Он стоял за ней, все еще зажимая ей рот рукой. Другой рукой он делал что-то еще, судя по звукам, точил о камень какой-то предмет. Вертеть головой она не могла, голова тоже быстро оказалась привязанной, и ее попытки освободиться ни к чему не привели.
Тишина была ужасающей. Свет мигал, и руки детей на стене мелькали в его вспышках. Внезапно она почувствовала у себя на плече его заскорузлую и тяжелую руку.
Он обошел вокруг стула и встал напротив нее. Его лицо было длинным и тонким, бледным до полупрозрачности, а глаза мерцали серым. Когда он раскрыл рот, оттуда полезли пауки, они пробирались между губ, облепляя всю его голову. Они были большими, с волосатыми лапками, они падали с его лица на ее тело. Они карабкались ей по лодыжкам, забирались под одежду. Она снова посмотрела ему в глаза. Его лицо изменилось, превратившись в нечто совершенно иное. Нечто животное… Нечто ужасное…
