Вдоль всей прибрежной полосы плескались люди, далеко впереди они казались против солнца черными точками. Пляж тоже был заполнен. Люди были разные: хорошие и плохие, веселые и грустные, умные и дураки. И среди них был он. Или, может быть, он сейчас ехал в трамвае по городу, или стоял в очереди за пивом, или сидел за письменным столом. Он был наверняка умен. Может быть, весел. Обычный человек в обычном костюме, его не отличишь от других.
Я шел вдоль самой воды по узкой полосе мокрого песка. Ноги не вязли, и идти было удобно, как по дороге. Я увидел Быстрицкую, рядом с ней Семена и подошел.
— Раечка, привет! — сказал я, покосившись на Семена. — У вас чудесный купальный костюм, и этот цвет вам к лицу!
— Спасибо за комплимент. Что это вы такой веселый?
— Так ведь утро какое, Раечка! Первый сорт, как говорит один мой знакомый. Выспались?
— Выспалась. Как вы добрались вчера до гостиницы?
Семен дымил сигаретой и хмуро смотрел в морскую даль.
— Отлично! Только, — я сделал паузу, — только боялся, что дождь хлынет. Но он не хлынул.
— Я же вам говорила! Знакомьтесь, кстати: мой верный рыцарь Сема.
— Борис. — Я протянул ему руку.
“Рыцарь” вяло пожал ее и буркнул:
— Мы уже знакомы.
Я сел на песок и стал аккуратно складывать одежду.
— Когда же вы успели? — удивилась Быстрицкая.
Семен набрал воздуху и, мельком глянув на меня, бухнул:
— Мы ему вчера морду набить хотели.
Нет, в этом Семене что-то было! Он не захотел принять предложенную ему возможность выкрутиться. Ему и врать-то не надо было, он мог просто промолчать.
— За что-о?
— Чтоб к тебе не лез!
— Да-а? — Она сухо рассмеялась. — А твое какое дело? Я тебе сто раз говорила, что могу быть с кем угодно и когда угодно: мне уже надоела опека! Что это за мальчишество?
Семен молчал, ковыряя ногой песок.
— Ну?
— Ну так он нам же и насовал, — неохотно сказал Семен.
— Правильно! И я очень рада! А кто это — вы? Своих дружков привел, кучей на одного?
— Он борец, — сообщил Семен.
Быстрицкая оценивающе посмотрела на меня — это получилось у нее очень кокетливо. Мне вдруг стало жалко Семена. Он выглядел рядом с ней совсем мальчиком. “Она его помучает, а потом выскочит за какого-нибудь приезжего инженера”, — подумал я. А может, я ошибаюсь? Но мне она сегодня определенно не нравилась. Из-за Семена. И какое все-таки отношение она имела к Ищенко?
— Вода холодная, товарищ борец? — спросила она.
— Как сказать.
— В каком это смысле?
— Что? Ах, вода! Вода совсем неплохая… Вы знаете, я как раз думал про Ищенко, ну, которого убили. Вы мне вчера про него рассказывали и плохо о нем отзывались. А мои соседи по номеру твердят в один голос: замечательный был человек! Странно, правда?
— Он дрянью был! — быстро сказала Быстрицкая. — А моряк этот, ваш сосед, горький пьяница. Мне уборщица говорила, что у него под кроватью целый склад пустых бутылок стоит.
— Я смотрю, моряк вам активно не нравится. Почему?
— Так!
— А мне Тарас Михайлович понравился, — вдруг заявил Семен.
— Ты его знал? — безразлично спросил я.
— Ага! Я ж приходил к Райке вот, в гостиницу. Он добродушный был, ласковый. Свой мужик!
— Ты-то что понимаешь в людях! Он… — сказала Быстрицкая и осеклась.
Тут прямо к ее ногам подкатился мяч, — кто-то из игравших неподалеку слишком сильно “погасил”. Она встала и кинула его обратно. Кинула точно, по-спортивному. Она была очень яркая: копна блестящих волос, купальник в полоску… Кто-то из мужчин, игравших по соседству в преферанс, крякнул.
Она улыбнулась, села, и совсем уже не было никакого смущения на ее лице. Если б я не ловил каждый оттенок, каждую мелочь в разговоре, то ничего не заметил бы.
Я лег на спину, заложив руки под голову. Небо надо мной было чистое, голубое, только след от реактивного самолета нарушал его однотонность. Со стороны моря доносились плеск воды, удары по мячу, смех. Я блаженно сощурил глаза.
— Что это у вас за шрамы на боку? — спросил Семен. — Как дырки.
— Это? Так, ерунда. — Я сразу опустил руку и повернулся на бок.
Это была неудобная примета: люди, побывавшие на войне, знают, как выглядят следы от пулевых ранений. Правда, Семен не был на войне. Тут я заметил, что совсем недалеко от нас расположилась Клавдия Ищенко. Она смотрела в нашу сторону. Рядом с ней лежал, опираясь на локти, мужчина лет сорока, очень черный, худой. Он что-то со смехом говорил ей. У него в головах была сложена форменная одежда: военный. “Она как из тюрьмы вырвалась”, — подумал я.
