Двусмысленное вышло предложение. Значит, лучше зеркалу не верить, но можно и поверить: что-то такое оно отражает. Настя, к счастью, двусмысленности не заметила или не захотела заметить.
– Конечно, тебе верить приятнее…
И все же есть у нее что-то общее с Лидой. Даже не «что-то» – многое. Глаза, их выражение, особенно когда она улыбается, и сама улыбка, и ямочки на щеках. И волосы – обе блондинки… Но разве оно удивительно – это сходство? Ведь он увидел Лиду такой, какой хотел. А хотел увидеть похожей на Настю, об иной девушке не помышлял. И то, что Лида потом оказалась другой, так это естественно. Настя – здесь, Лида – там. Лида – человек из чужой памяти, хотя и пропущенной через мироощущение Игоря, через его фантазию.
Да и вообще: разве было бы что-нибудь там в пресловутой чужой памяти, если бы не Игорева фантазия?..
Странное дело, ему впервые за все время путешествий в прошлое хотелось рассказать о нем. Ну, просто распирало. Одно останавливало: не поверит Настя. Да и кто поверит в фантасмагорию, в чудо, в антинаучную фантастику? И то ли не мог он больше держать в себе все это, то ли Настя слишком располагала к откровенности, тем более – к давно желаемой, но решил попробовать, почву прощупать. Не впрямую, конечно, не в лоб, не всю правду чохом. Потихонечку, полегонечку. Иносказательно. Просто – о прошлом. Издалека.
– Ты куда после школы?
– На филфак, наверно. А ты?
– Соседями будем. На исторический.
– Давно решил?
– Пожалуй, давно. С детства книги по русской истории любил. Раньше Смутным временем интересовался, помнишь, было такое после смерти Ивана Грозного, а теперь в недальнее прошлое путешествую.
Слово сказано!
– Куда именно?
– В Гражданскую, в восемнадцатый год.
– Почему именно в восемнадцатый?
– Понимаешь, какая штука. Дед у меня, он в девятьсот первом родился, в конце лета восемнадцатого года шел пешком из Ростова-на-Дону в Москву…
– Зачем?
– Застрял он в Ростове. Его родители отправили парня к родственникам – сестра прабабки там, кажется, жила, семья ее, – а тут революция, война началась. Ну, он и сбежал от родственников…
– Как сбежал?
– Как сбегают? Ногами. Ночью, когда все спали, налегке. И пошел по Руси-матушке. Тыща километров как отдай.
Ужаснулась:
– Война ведь!
– Верно. Рискованно было идти. Могли и шлепнуть. Но повезло. Дошел целым и невредимым.
– Ой как интересно! Красные, белые… А он-то сам как настроен был?
Игорь усмехнулся: что сказать про деда? Видимо, правду.
– Никак, наверно. Мальчишка, плохо ориентировался в политике. Но когда дошел, стал красным, это наверняка.
Про деда – все правильно, иным он и не мог быть: дитя своего времени, только своего, а в то время семнадцатилетний парень из среднебуржуазной семьи нечасто имел какие-то устоявшиеся политические взгляды. Но дед дедом, а речь-то о нем, об Игоре… Ладно, начал не о себе, так и продолжу не о себе. Пока. Дальше видно будет.
– Он тебе сам рассказывал?
– Он умер задолго до моего рождения.
– Откуда же ты все знаешь?
– Бабушка, отец… Они про деда многое знали. – Игорь старался отвечать не впрямую, уклончиво, переводил акцент: – Дед у меня – герой-удалец. В финскую воевал, Великую Отечественную до конца прошел, полковником конец войны встретил. А потом демобилизовался, до смерти в газете работал.
– Журналист? Тоже Бородин фамилия?
– Нет, он не писал, не вспоминай. Он выпускающим работал, в типографии. А писать мечтал. Даже пробовал чего-то. Царапал в тетрадке перышком. И заметь, именно о гражданской войне, наверно, и меня заразил.
– Ты же его не знал, не застал.
– Он меня генетически заразил…
Посмеялись. Настя попросила:
– Ты бы мне рассказал обо всем этом подробно, а?
– О чем именно?
– О путешествии деда. Ты о нем подробно знаешь?
Усмехнулся: куда уж подробнее…
– Хорошо, будет время – расскажу.
– Завтра? Идет?..
Ты этого хотел, Игорек? Поведать Насте о хождении по времени, в подробностях поведать, ничего не упустить, не забыть. Ни старика Леднева, ни Пеликана, ни Лиду, ни ее тетку, ни даже босого мальчишку-вестника. Только не о себе придется говорить. О деде. А какая разница: тоже мальчик из хорошей семьи, тоже Бородин, тоже семнадцатилетний. Пускай о деде. Лишь бы выговориться…
