— Опоздал?!. Неужели, Исаак?!
— Да! Да! Да! Опоздал! — выпалил он. — Надо было с утра пораньше. Ты ведь уже знал об этом.
— Весьма приблизительно. Пока ждал бумаги, пока искал тебя…
— Искал?! — задохнувшись, выкрикнул Гершфельд. — Неужели я без бумаг не поверил бы?!.
Левая щека профессора дернулась, а от короткой жилистой шеи к лицу хлынула пунцовая волна крови. Обычно сдержанный, в злобе он был необуздан. И, зная об этом, Курков как можно мягче сказал:
— Возьми себя в руки. Успокойся.
Но Гершфельда уже никто и ничто остановить не могло.
— Успокойся, говоришь?! Знаешь, когда я успокоюсь?!. Когда вас, лишат всевластия. Когда вы перестанете давить на психику людей… Вы давили на меня, понимаешь?! Давили!.. Вам во что бы то ни стало нужно было медицинское заключение, в котором я признал бы его болезнь. Чтобы закрыть дело! Чтобы выполнить план!..
— Ты перебарщиваешь, Исаак!
— Нехорошо, да?! — кричит он. — Нехорошо перебарщивать, не правда ли?! А вы это делаете каждый день… Будто созданы для того, чтобы сеять зло… Вы не за людей, а против них. Вы не верите человеку и внушаете недоверие друг к другу… — Исаак судорожно сглатывает слюну. — Почему? Почему вы не могли поверить ему? Запросить Интерпол чуть пораньше?!. Да потому что вы не привыкли к этому. Потому что вера в человека вам чужда, если она не касается ваших близких. Потому что человек для вас пустой звук! Он потерял для вас ценность…
Но это уже было чересчур. Курков вскочил со стула.
— Заткнись! — вращая бешено глазами, заорал он и тут же умолк.
Дверь распахнулась и в кабинет влетела истерзанная, встрепанная и заплаканная Сильва Ашотовна Хачатурян.
— Профессор, наш турок… — судорожно выдавила она.
— Что «наш турок»?! — сипит Гершфельд и вдруг, схватившись за грудь, валится на селектор.
Внутри у него словно что-то оборвалось. И мозг, и сердце и легкие обдало крутым кипятком. И кто-то когтистый и беспощадный стал кровожадно рвать их на части. Он еще чувствовал как враз отяжелевшее тело его сползало на пол. Видел подбежавшего к нему Куркова… Склонившуюся над ним со шприцем в руках Сильву Ашотовну… Долгий затуманенный взгляд его с выражением отчаянного упрека так и потух на ней.
Больше Гершфельд никого не слышал. И никого больше не видел…
>Баку,1985 год
>КОНЕЦ
