Человек с каменным лицом - страница 5
«Ведь сейчас уже давно не выпускают все эти зелёные или коричневые лимонадные «евро» бутылки, которыми в бытность моего детства детки выкладывали свои песочные домики… Брали осколочки и присыпали земельным грунтом их края… Как так получилось? Я вернулся в прошлое, что ли? Или как это понять; то, что со мной произошло? Как это всё объяснить?» Пока он не знал, как придумать объяснение. Вернее, не мог дать этому какой-то логический довод. Всё, что он мог, лишь в очередной раз выстирать новые трусики. Те, которые Иван пять минут назад снял с бельевой верёвки. Но более загадочной и непонятной ему казалась причина, зачем он должен их стирать. Он что, совсем уже больной? Или нужно вообразить то, что за этим последует? Иван попытается обратиться ко владелице собаки? «Скажите, девочка, это случайно не ваши трусики?» Одним словом, всё, что творится с Карповым после того, как ему в драке разбили голову, кажется ему диким и безумным. Даже если он обратится к своему врачу, который время от времени его осматривает, чтобы рассказать об одном из таких случаев, Иван рискует остаться непонятым своим врачом. Потому, что рассказывать про выкопанную им «тряпочку», равносильно тому, чтобы предложить врачу помастурбировать (ну, мало ли какая бредовая, навязчивая идея придёт в воспалённое сознание одного из подобных Карпову «овощей»).
«Может быть, просто взять, выкинуть две этих «тряпочки» в мусоропровод и забыть про них? Раз и навсегда. Или — нет. Не надо ими куда-либо кидаться… Даже в унитазе их не топить. Самое лучшее — сжечь». Но опять в воображении Ивана нарисовался лунатик, который сначала бродит по кладбищам (раскапывает могилы, чтобы использовать доски гробов для лесного костра; для воображаемых, выехавших на природу друзей), а потом продирается в детские садики: находит маечки да футболочки детишек, несёт их домой и тоже сжигает. Иван как раз недавно закончил читать Стивена Кинга (повесть «Игра Джеральда»), поэтому ему пришёл именно такой образ.
Пока Карпов сидел в глубокой растерянности, ему в голову успело бы прийти всякое, вплоть до мыслей о самоубийстве (единственном выходе из всех безвыходных ситуаций). Но Иван очень вовремя остановился. Он вспомнил про фигуру человека, казавшегося угольно-чёрным на фоне ярко-выбеленной простыни всеми этими порошками из телевизора. Иван даже не понимал, что именно его остановило, но чувствовал — он встал как вкопанный. Больше не забивал себе голову всей этой «червивой белибердой», как называл его доктор кучки тревожных мыслей. Иван мысленно с ним соглашался: действительно, они как черви. Как глисты, заводящиеся в одном месте.
— Спасибо тебе, добрый человек, — пробормотал Карпов в пустоту. — Если бы не ты, то я бы совсем свихнулся… Ополоумел бы от накативших на меня тревог.
И, когда Карпов произнёс эти странные слова благодарности, то в него, словно бес какой-то вселился. Но не злой демон, как обычно принято, а наоборот — какой-то добрый… Ну, то же, что дух наркотиков, который влетит в мозг и чувствуешь, как по телу разливается доселе неведомое блаженство. Одним словом, Карпов уже и забыл про ту чёрную фигуру таинственного человека, которую он увидел на фоне ярко-белой простыни. Такой огромной, как облако. Всё, о чём он помнил, это о своей нерешительности. О том, как он подошёл к белью соседской мамаши, хотел подвесить чьи-то детские трусики, но, видимо, побоялся, что его заметят; ведь он раньше никогда такого не делал; первая попытка совершить в своей жизни что-то странное и необычное, вызвала в нём чувство сильной неловкости.
«Во! — вспомнил Карпов ещё кое-что. — Более неловко я себя буду чувствовать, если кто-то из моих «нянечек» найдёт в моей комнате вот эту тряпочку, — повертел он в руках нижнее бельё маленькой девочки, всё ещё сжимаемое в трясущемся кулаке. — Ну так, чисто случайно на неё наткнётся! Как я тогда смогу всё это объяснить? Сказать, что меня не поймут — это не сказать ничего. Если сравнить с тем, как часто меня не понимают, то по сравнению с этим, оно глупые пустяки». Равнодушное непонимание окружающих меня людей в сравнении с недоумением по поводу найденных в моей спальне трусиков маленькой девочки. Ещё хуже окажется, если соседская девчонка их узнает! Если у неё повернётся язык сказать, что это её личные… её личная «тряпочка». Тогда все на меня будут показывать пальцем…»
